Нечего было больше и думать о каком-либо обеспечении германских интересов в тех случаях, когда обоим англо-саксонским мировым державам приходилось совместно вступать с ними в соприкосновение. Для нас было не важно, действительно ли Англия станет когда-нибудь «сорок девятой звездой в звездном знамени», как говорил американский морской атташе в Лондоне нашему атташе. В конце девятнадцатого столетия Англия в последний раз обдумала вопрос о том, следует ли ей обратиться против Америки, и решила его отрицательно. Мои личные впечатления совпадали с политическим опытом, и наша сентиментальная деликатность по отношению к Союзу{111} отнюдь не улучшала положение. Мне было тяжело присутствовать при поднесении статуи Фридриха Великого скептическим янки, к чему меня обязывало служебное положение. Я никогда не разделял столь рокового и распространенного у нас заблуждения, будто Америка когда-нибудь и как-нибудь может стать для нас полезным помощником в борьбе против британской диктатуры на море. Кроме того, из всех крупных флотов я всегда был меньше всего склонен зачислять в актив американский{}an».
Конечно, чем больше укреплялось бы наше морское могущество, тем богаче и шире становились бы открывавшиеся перед нами возможности мировой политики. Таким образом, при условии, что мир с Англией остался бы нерушимым, не было ничего невероятного в том, что между нами и Америкой разовьются плодотворные взаимоотношения. Когда Рузвельт, который хорошо знал меня и часто вступал со мной в продолжительные беседы, подал выше упомянутый совет о том, что Германии следует приобрести естественное господство над устьем своей главной реки и привлечь к себе мелкие нижне-немецкие государства по Рейну и Шельде, он говорил совершенно честно, хотя, по своему обыкновению, и roughly{113}. Он исходил из того, что мировое могущество Англии все более приходило в упадок и что мы должны были стать естественным союзником Америки против Японии. В результате англо-японского союза Рузвельт стал придавать огромное значение росту германского флота. Перед тем как американский флот был в 1908 году послан в Тихий океан{}an» (Панамский канал тогда еще не существовал), Рузвельт поручил своему послу в Берлине неофициально спросить меня, взял ли бы я на себя на его месте ответственность за этот шаг с точки зрения морской политики. Я ответил: I should risk it{}an», причем усматривал в посылке флота выгоду для нас. В самом деле, одним из следствий этого похода американского флота явилось то, что Австралия отдалилась от Англии и решительно склонилась на сторону Америки. Только мировая война вновь сблизила английские колонии с метрополией. Впоследствии Рузвельт прислал мне свою фотографию с лестным посвящением, сопровождавшимся следующей многозначительной припиской: From one who sent the American fleet around the World{}an».
Симпатии Америки, естественно, склонялись на сторону Англии. Несмотря на это, имелись предпосылки для установления делового контакта между американской политикой и нашей.
Перед войной американцы во всех отношениях очень серьезно относились к Германии, и хотя Европа в их представлении являлась понятием собирательным и весьма общим, они правильно учитывали нашу растущую мощь и выказывали трезвое и почтительное отношение к заключавшимся в ней перспективам. Они уже считались с возможностью того, что наше экономическое и политическое развитие может опередить развитие Англии. В то же время они рассматривали себя как естественных наследников английских колоний. Если бы мы выждали результатов этого развития в мирных условиях, наши общие с Америкой интересы из года в год продолжали бы расти естественным путем. Но в 1914 году мы ввязались в войну, и одним из самых тяжелых последствий этого ужасного факта явилось то, что вместо ослабления англо-саксонской солидарности мы в сущности дали первый толчок к ее развитию.
Американцы, которые изобразили взрыв порохового погреба на «Мэне» как преступление испанцев, чтобы получить возможность аннексировать Кубу{117}, отнеслись бы к проходу наших войск через Бельгию весьма хладнокровно, если бы он соответствовал их интересам. Америка стремилась к мировому владычеству, чего не хотят замечать наши демократы. Внешнее превосходство сил наших противников с первого же дня войны внушило американцам убеждение в том, что мы не сможем, да и не должны победить, а это заставило их занять принципиально антигерманскую позицию.
Однако с 1914 по 1916 год включительно Америка еще не созрела для войны с нами и не смогла бы выступить, если бы Германия повела бесстрашную военную политику. Только продолжительность войны, растущее сплетение интересов с Антантой, военные затруднения Англии, политика иллюзий, промедлений и зигзагов, которую вел Бетман, шедший ради Вильсона на потерю престижа, и, наконец, мексиканская депеша Циммермана{118} подготовили и сделали возможным в 1917 году вовлечение Америки в войну, которое в феврале 1916 года, когда я требовал подводной войны, удалось бы Вильсону с большим трудом, а может быть и совсем не удалось бы{}an». Решающим было следующее: мы должны были быстро кончить войну, сохранив свой престиж.
Совершенно иное положение создалось бы в том случае, если бы удалось избегнуть мировой войны. Англо-саксонское кровное родство никогда не стерпело бы поражения Англии. Но если бы нам удалось мирным путем опередить Англию, то это сочли бы естественным явлением, престиж германизма в западном полушарии сильно увеличился бы, а мы превратились бы в действительно мировой народ, созревший для союза с сильнейшей великой державой будущего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161