Внезапный взрыв войны произошел не вследствие ухудшения англо-германских отношений; можно даже усмотреть особенный трагизм в том, что в 1914 году Англия и Германия были ближе друг другу, чем в 1896 году, когда у Германии совсем не было флота, и в 1904 году, когда он был еще слаб и когда князю Бюлову удалось перебросить мост через опасную зону. Германский флот сообразно своему назначению защищал мир. Заинтересованные лица пытаются теперь поколебать значение этого очевидного факта. К этому присоединяется черта самоуничижения, свойственная германскому характеру, который всегда склонен верить всему неблагоприятному и рад случаю бранить сегодня как неразумное то, что вчера казалось разумным.
До начала девяностых годов привыкшая к благосостоянию Англия почти не замечала паразитического существования германизма в мировом хозяйстве. Правда, уже изменение нашей таможенной политики в 1879 году дало толчок развитию нашей торговли и промышленности, но лишь целое десятилетие внутреннего строительства сделало его настолько чувствительным для заграницы, что в Англии стала подготовляться перемена настроения. Первым экономическим отражением этой перемены было появление марки «Made in Germany», а первое политическое последовало за телеграммой Крюгеру. В 1896/97 году я вынес из поездки по Азии и Америке впечатление о том, что Англия постарается преградить путь нашему дальнейшему развитию. В середине девяностых годов и задающие тон клубы главных политических партий Англии, и авторитеты в области внешней политики сошлись на том, что Германия – очередной враг. Это соответствовало вековым государственным принципам англичан.
Как это всегда бывает, прошел известный промежуток времени между переменой фронта закулисными руководителями и ее открытым проявлением. Затем последовала предпринятая в широком масштабе обработка английского общественного мнения, направление которой может быть примерно указано лозунгом Germaniam esse delendam{126}; под этим боевым кличем «Сатердей ревью» уже в 1897 году напечатал следующие строки, привлекшие большое внимание: Бисмарк уже давно признал, что, как начинает, наконец, понимать и английский народ, в Европе существуют две великие, непримиримые, направленные друг против друга силы, две великие нации, которые превращают в свое владение весь мир и желают требовать с него торговую дань. Англия… и Германия… немецкий коммивояжер и английский странствующий торговец соперничают в каждом уголке земного шара, миллион мелких столкновений создает повод к величайшей войне, которую когда-либо видел мир. Если бы Германия была завтра стерта с лица земли, то послезавтра во всем свете не нашлось бы англичанина, который не стал бы от этого богаче. Прежде народы годами сражались за какой-нибудь город или наследство; неужели им теперь не следует воевать за ежегодный торговый оборот в пять миллиардов?
Читая такие пророческие изречения, авторы которых не оставались одинокими, а являлись лишь запевалами тысячеголосого хора ненависти, со всей серьезностью, какой они заслуживают после свершившегося, непосредственно чувствуешь, что англичанам не могло быть приятно обосновывать ненависть, внушавшуюся народу, одной лишь откровенной и отвратительной завистью к конкуренту, хотя фактически именно эта последняя имела решающее значение. Им нужны были предлоги. Но в то время, когда нужно было пропитать этой мыслью общественное мнение, первая судостроительная программа еще не была внесена в рейхстаг, и такой предлог, как флот, совершенно отсутствовал. Вследствие этого руководителям британского общественного мнения пришлось привлечь на помощь мнимые поползновения Германии на Трансвааль. Когда этот предлог отпал, они в качестве предлога воспользовались германским флотом, которому в расчете на английских читателей газет приписывали смехотворные агрессивные планы еще в то время, когда он существовал больше на бумаге.
Закон о флоте положил начало тому, что желание англичан уничтожить нас стало остывать, ибо после завершения постройки флота оно не могло уже быть удовлетворено столь дешевой ценой. С другой стороны, несомненно, что самый факт постройки флота воспринимался в Англии как препятствие для сохранения ее монопольного господства на море и что по этой причине строительство флота осложнило наше дипломатическое положение. Встал вопрос о том, не пожелает ли Англия именно потому, что мы строим флот, задушить его в зародыше, то есть начать превентивную войну. В самом деле, в 1904-1908 годах мы были не слишком далеки от этой опасности; правда, тогда была уже признана серьезность работы нашего ведомства, но мы были еще слабы. Только неподготовленность Франции и английской армии помешала в то время столкновению. Это и была та опасная зона, которую, по мнению Бюлова и моему, нам следовало пробежать; но к 1914 году она была уже в основном пройдена. Наш флот стал слишком внушительным для того, чтобы Англия пожелала напасть на него без особенно важных причин. Таким образом, по мере того как германское могущество на море становилось все более внушительным, боксерские замашки девяностых годов стали уступать место более осторожному и трезвому взгляду, и в этом смысле германский флот с 1912 года все более и более действовал как фактор, способствовавший сохранению мира; ни один английский государственный деятель, когда он бывал честным, не сомневался в мирных основах нашей политики и в чисто оборонительном назначении нашего флота.
Строительство нашего флота не помешало Чемберлену в 1901 году искать союза с нами{127}, хотя при этом он почти не встретил поддержки со стороны кабинета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161