ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Меч уже не так свободно сидел в ножнах, тон Англии был уже не так высокомерен и груб, хотя все еще очень неспокоен.
В 1911-1912 годах – во времена Арадира и Холдена – к враждебному тону примешивалась известная сдержанность и возрастающая осторожность. Когда в 1912 году мы отклонили последнюю попытку навязать нам английскую гегемонию, выраженную в соотношении флотов, как 2: 1, британские министры быстро заявили о том, что при соотношении 10: 16 строительство нашего флота будет для них приемлемо, и во всех случаях стали оказывать нам больше уважения. В 1912-1914 годах они одобрили нашу поддержку австро-венгерской точки зрения (можно, правда, поставить вопрос о том, насколько при этом принималось в соображение как параллельная цель углубление русско-германских противоречий). В июле 1914 года Англия, как мне позже стало известно, вначале не имела никакого желания развязывать мировую войну из-за Сербии. Это, вероятно, объясняется особенно сильным у торговых народов стремлением сохранять всеобщий мир до тех пор, пока их собственные интересы не подвергаются опасности. Было бы ошибкой истолковывать такое поведение дружбой к Германии. Англия воспользовалась бы всяким ослаблением нашей бдительности, чтобы вернуть германский народ в то жалкое состояние, из которого его вывело только государство Гогенцоллернов и Бисмарка.
При этом вследствие усиления русской мощи опасность мировой войны сделалась в общем ближе с тех пор, как Россия примкнула к Антанте, а наша часто ошибочная политика по отношению к ней не сумела разрядить напряжение. Вооружения России и Франции были доведены до крайнего предела. В покровительстве этим приготовлениям и лежавшим в их основе завоевательным планам с несомненностью выявилась вина Англии перед историей, тем более что она сама, учитывая возросший риск войны с Германией, стала по отношению к нам более осторожна; при неустойчивом состоянии Европы, созданном Англией, ее более трезвое поведение уравновешивало до известной степени возможности взрыва, заключавшиеся в Антанте.
Полвека мирного роста Германии сделали нападение на нее трудно осуществимым. Кабинет и общественное мнение Англии все более и более стали усматривать собственный интерес в том, чтобы допустить нас как лучших клиентов к участию в мировом хозяйственном обороте. По мере того как Англия сживалась с этой мыслью, в самой Германии стали отодвигаться на задний план те, кто рассматривал английскую гегемонию как нечто установленное свыше, а германскую мощь как нечто необычайное и непозволительное. Так же и те люди, которые больше всего заботились о том, чтобы не «раздражать» Англию собственным флотом, теперь, видя более вежливое обращение с усилившейся Германской империей, стали чувствовать себя лучше в уважаемом за свою силу и хорошо защищенном отечестве{155}. Мы уже почти пробежали через неизбежную «опасную зону» строительства флота, и наша цель – мирное достижение равноправия с Англией – уже маячила впереди.
С нашей стороны Англия нападения не опасалась. Порукой в этом служило ей наше невыгодное стратегическое положение в водном треугольнике, которое, правда, не уничтожило боевой мощи нашего флота, но все же уменьшало ее и при отсутствии сильных на море союзников делало всех ответственных немцев несклонными к морской войне. Порукой этому служило также соотношение числа германских и английских эскадр (пять против восьми), которое мы согласились признать нашей конечной целью, далее – всем известное миролюбие кайзера, наипаче же всего тот простой, но важнейший факт, что благодаря миру и посредством его мы получали такие выгоды, которые были для нас совершенно недостижимы с помощью даже самой славной войны.
Англия и Германия испытали на собственном опыте справедливость старой поговорки: Si vis pacem – para bellum{156}, которую немец осознал с помощью прусских королей лишь после многих столетий самоуничижения. Торговля и эмиграция быстро развивались в обеих странах; население шутя несло бремя военных расходов, которые являлись производительными в полном смысле этого слова.
На политическом горизонте появилась перспектива подлинного равновесия.
В своих беседах с немцами английские государственные деятели, конечно, не подчеркивали тот факт, что их почтительный тон и уменьшение вероятности британского нападения на нас были в значительной мере вызваны появлением в Северном море нашего флота, строительство которого близилось к завершению. Само собой разумеется, что они говорили только о собственном миролюбии и меньше касались фактов, укреплявших это миролюбие. Теперь, конечно, англичане рады тому, что война произошла; недаром американский посол Джерард говорил мне после объявления войны, что он не понимает, как мы допустили ее, ибо через несколько лет мы опередили бы Англию мирным путем. Однако в июле 1914 года англичане едва ли могли предполагать, что руководители нашей империи не позволят германскому флоту нанести им удар. Поэтому они думали о войне не с легким сердцем. Гениально задуманная политика окружения, которая должна была затравить благородного оленя – Германию, была близка к тому, чтобы потерпеть фиаско вследствие укрепления нашего положения.
Честно послужив делу сохранения мира, я с удовлетворением смотрел на труд моей жизни и чувствовал, что недалеко то время, когда судостроительная программа будет выполнена и я смогу передать моему преемнику законченное здание. Этому преемнику я хотел предоставить мелочную борьбу с властями и парламентом; германский флот выполнил бы задачу, поставленную перед ним Штошем и мною, если бы обеспечил своей мощью сохранение мира и свободу морей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
В 1911-1912 годах – во времена Арадира и Холдена – к враждебному тону примешивалась известная сдержанность и возрастающая осторожность. Когда в 1912 году мы отклонили последнюю попытку навязать нам английскую гегемонию, выраженную в соотношении флотов, как 2: 1, британские министры быстро заявили о том, что при соотношении 10: 16 строительство нашего флота будет для них приемлемо, и во всех случаях стали оказывать нам больше уважения. В 1912-1914 годах они одобрили нашу поддержку австро-венгерской точки зрения (можно, правда, поставить вопрос о том, насколько при этом принималось в соображение как параллельная цель углубление русско-германских противоречий). В июле 1914 года Англия, как мне позже стало известно, вначале не имела никакого желания развязывать мировую войну из-за Сербии. Это, вероятно, объясняется особенно сильным у торговых народов стремлением сохранять всеобщий мир до тех пор, пока их собственные интересы не подвергаются опасности. Было бы ошибкой истолковывать такое поведение дружбой к Германии. Англия воспользовалась бы всяким ослаблением нашей бдительности, чтобы вернуть германский народ в то жалкое состояние, из которого его вывело только государство Гогенцоллернов и Бисмарка.
При этом вследствие усиления русской мощи опасность мировой войны сделалась в общем ближе с тех пор, как Россия примкнула к Антанте, а наша часто ошибочная политика по отношению к ней не сумела разрядить напряжение. Вооружения России и Франции были доведены до крайнего предела. В покровительстве этим приготовлениям и лежавшим в их основе завоевательным планам с несомненностью выявилась вина Англии перед историей, тем более что она сама, учитывая возросший риск войны с Германией, стала по отношению к нам более осторожна; при неустойчивом состоянии Европы, созданном Англией, ее более трезвое поведение уравновешивало до известной степени возможности взрыва, заключавшиеся в Антанте.
Полвека мирного роста Германии сделали нападение на нее трудно осуществимым. Кабинет и общественное мнение Англии все более и более стали усматривать собственный интерес в том, чтобы допустить нас как лучших клиентов к участию в мировом хозяйственном обороте. По мере того как Англия сживалась с этой мыслью, в самой Германии стали отодвигаться на задний план те, кто рассматривал английскую гегемонию как нечто установленное свыше, а германскую мощь как нечто необычайное и непозволительное. Так же и те люди, которые больше всего заботились о том, чтобы не «раздражать» Англию собственным флотом, теперь, видя более вежливое обращение с усилившейся Германской империей, стали чувствовать себя лучше в уважаемом за свою силу и хорошо защищенном отечестве{155}. Мы уже почти пробежали через неизбежную «опасную зону» строительства флота, и наша цель – мирное достижение равноправия с Англией – уже маячила впереди.
С нашей стороны Англия нападения не опасалась. Порукой в этом служило ей наше невыгодное стратегическое положение в водном треугольнике, которое, правда, не уничтожило боевой мощи нашего флота, но все же уменьшало ее и при отсутствии сильных на море союзников делало всех ответственных немцев несклонными к морской войне. Порукой этому служило также соотношение числа германских и английских эскадр (пять против восьми), которое мы согласились признать нашей конечной целью, далее – всем известное миролюбие кайзера, наипаче же всего тот простой, но важнейший факт, что благодаря миру и посредством его мы получали такие выгоды, которые были для нас совершенно недостижимы с помощью даже самой славной войны.
Англия и Германия испытали на собственном опыте справедливость старой поговорки: Si vis pacem – para bellum{156}, которую немец осознал с помощью прусских королей лишь после многих столетий самоуничижения. Торговля и эмиграция быстро развивались в обеих странах; население шутя несло бремя военных расходов, которые являлись производительными в полном смысле этого слова.
На политическом горизонте появилась перспектива подлинного равновесия.
В своих беседах с немцами английские государственные деятели, конечно, не подчеркивали тот факт, что их почтительный тон и уменьшение вероятности британского нападения на нас были в значительной мере вызваны появлением в Северном море нашего флота, строительство которого близилось к завершению. Само собой разумеется, что они говорили только о собственном миролюбии и меньше касались фактов, укреплявших это миролюбие. Теперь, конечно, англичане рады тому, что война произошла; недаром американский посол Джерард говорил мне после объявления войны, что он не понимает, как мы допустили ее, ибо через несколько лет мы опередили бы Англию мирным путем. Однако в июле 1914 года англичане едва ли могли предполагать, что руководители нашей империи не позволят германскому флоту нанести им удар. Поэтому они думали о войне не с легким сердцем. Гениально задуманная политика окружения, которая должна была затравить благородного оленя – Германию, была близка к тому, чтобы потерпеть фиаско вследствие укрепления нашего положения.
Честно послужив делу сохранения мира, я с удовлетворением смотрел на труд моей жизни и чувствовал, что недалеко то время, когда судостроительная программа будет выполнена и я смогу передать моему преемнику законченное здание. Этому преемнику я хотел предоставить мелочную борьбу с властями и парламентом; германский флот выполнил бы задачу, поставленную перед ним Штошем и мною, если бы обеспечил своей мощью сохранение мира и свободу морей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161