Вот в чем он заключался.
Есть в нашем городе – несколько западнее Дачного – район новостроек. Там, как и во множестве других мест городской территории, возникают один за другим десятки огромных жилых домов, прокладываются новые улицы, ежедневно множество грузотакси, простых грузовиков, пикапов привозят туда имущество новоселов. Новосела, как известно, можно отличить от простого гражданина издалека: на лице у него отпечатана сложная смесь бурно переливающихся чувств: робкая радость и неистовый восторг, недоверие к своему счастью и следы перенесенных бурных дней упаковки, сборов, погузок, разгрузок… Но поверх всего этого, как загар, лежит неописуемое выражение: «Смотрите на меня. Завидуйте. Я – новосел!»
Словом, район как десятки других. Чаще всего, говоря о нем, его называют Ульяновка.
Гражданин И., письмо которого попало мне в руки, оказался озабоченным вот чем. Он отметил, что в последнее время этот самый район, Ульяновку, многие начинают именовать кратко и запанибрата Ульянкой. В этом искажении приданного однажды месту имени ему померещилось нечто недопустимое. Он увидел в этом признаки небрежности, неуважения к традиции, малограмотности, отсутствия почтительного отношения к топонимике нашего города.
Поразмыслив над такой непочтительной переделкой, он начал искать, кто же ответствен за нее, и усмотрел главных виновников среди работников организаций, ведающих градостроительным проектированием. По-видимому, ему приходилось по роду занятий сталкиваться с перепиской именно этих учреждений, и там-то на него все чаще и чаще, вместо привычного для него «Улъяновка», начала обрушиваться легкомысленная «Ульянка».
Надо отдать честь гражданину И. Прежде чем бить в колокол, он постарался заглянуть в святцы. Од достал «план Ленинграда пятнадцатилетней давности». На этом плане в подлежащем обсуждению месте значилось ясно: Ульяновка. Только тогда, движимый лучшими побуждениями, он и написал свое письмо-протест в газету.
Откровенно говоря, ознакомившись с жалобой, я не слишком разволновался и, когда стал писать гражданину И. ответ, не удержавшись от легкой иронии, высказал в нем вот какие соображения.
Любое название места, созданное народом, обычно не остается неизменным. В постоянном употреблении, передавая его из уст в уста, как монету из рук в руки, люди чаще всего упрощают его, делают более удобным для произношения. А если то географическое понятие, к которому оно приложено, близко, мило его жителям, вызывает у них те или иные чувства, они нередко перерабатывают его имя из официального на ласковое, уменьшительное (а иногда на пренебрежительное), как бы показывая сами себе, что для них и это имя, и место, стоящее за ним, являются чем-то «совсем своим», совершенно знакомым, привычным.
Как Ивана Ивановича близкие родственники и друзья считают вправе называть «Ваней», «Ванечкой» или «Ванькой», так старые петербуржцы считали вполне естественным Северную Пальмиру, Санкт-Петербург, Петрополь звать в быту «Питером». Так матросы Балтийского флота превратили пышное меньшиковское имя Ораниенбаум в короткое запанибратское «Рамбов». Так москвичи уже столетия назад сделали из Покровской улицы – Покровку, из Ильинской – Ильинку, из улицы у церкви Иоакима и Анны – Якиманку. И никто на это не разгневался, не обиделся. И слово «Питер» вошло в литературный язык, и имя «Якиманка» стало надолго общепризнанным, единственным названием когда-то тихой улицы в Замоскворечье. Так, разумеется, и четырехсложное имя «Уль-я-нов-ка» могло упроститься до трехсложного «Уль-ян-ка» во всех случаях, кроме одного – если оно было бы дано месту в честь и память Владимира Ильича Ульянова-Ленина.
Однако на то не похоже. И я посоветовал в личном письме к рассерженному читателю точно выяснить, давно ли существует название «Ульяновка», дознаться, по какому поводу оно возникло, и если только оно не родилось как имя-мемориал, посвященное памяти великого человека, счесть вполне естественным и закономерным его сокращение, его стяжение и «офамильяривание».
Читатель И. не согласился со мной. Он ответил мне довольно сердито, удивляясь, как это я, топонимист, проявляю такой несносный «либерализм», не протестую против засорения системы старинных названий, против их невежественного искажения. «Имена надо сохранять в неизменности, к ним надо относиться, как к памятникам старины…» Словом, он побивал меня моим же оружием. Мне приходилось плохо. Но тут-то и случилось истинное чудо.
Из редакции «Ленинградской правды» я получил толстый пакет. В нем содержалось десятка полтора писем. Уйма народу, жителей Ленинграда, обитающих в разных его частях, восприняли спор об имени одного из городских районов как свое личное, кровное дело. Они горячо стремились установить истину и, надо сказать, сумели добиться этого, удивив неожиданностью и меня, и моего противника.
Первое письмо было от очень пожилого человека. Он вспоминал, что в детстве жил в «спорном» районе, который тогда был еще пригородной деревней. Он во всех подробностях описывал это место: в центре поселка старая церковь во имя «святого Петра-Митрополита». По одну сторону большака, тогдашнего шоссе, – усадьба графов Шереметевых, по другую – пожарная часть, принадлежавшая этой же богатой усадьбе, а за ней – дома местного богача Богомолова или Боголюбова. И все это в те далекие времена называлось Ульянкой, а вовсе не Ульяновкой.
Старый человек, затронутый тем, что о месте, где протекало его детство и отрочество, кто-то судил неточно, нашел время и возможность вмешаться в спор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144