ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Я прочитывал все выходившие в те годы книги поэтов. Я сам писал множество стихов.
Не представляя себе жизни без вояжей в тропики, без жирафов над озером Чад, я с тринадцати лет начал копить деньги на «куковский билет» «Куковское агентство путешествий» – компания, продававшая билеты на поездки по всем странам. Поездка в приличных условиях стоила несколько сот рублей.
кругосветного путешествия. Накопить надо было четыреста рублей, и к семнадцатому году я уже наскряжничал двести пятьдесят. Я даже давал уроки, чтобы заработать «на Кука». «Месье Альбер», учитель французского языка у Мая, объявил на одном из уроков, что он может, если кто-либо из нас кончит тут, в Питере, первый курс Лесного института, устроить тому льготный перевод на второй курс в «Акадэми форестьер» в Лионе, на очень выгодных условиях, с пансионом в отличной семье. А тот, кто кончил бы эту лионскую Лесную академию, мог, по словам миляги Антуана Ивановича, спокойно выбрать место работы по вкусу: угодно – французское Конго, угодно – Аннам…
Я затрепетал, услышав про это: Аннам! Конго! Да я…
Мне, молокососу, и в голову не приходило, что добрый, милый француз, может быть сам того не подозревая, просто вербовал белых рабов для парижских колонизаторов; если бы кто-либо поддался на его сладкие посулы, несомненно через два-три десятилетия, больной и ограбленный, он валялся бы, подобно Артюру Рембо, на одной из страшных коек в малярийных палатах Африки или Азиатского востока… Наивен, очень наивен в жизни был тогдашний Левушка Успенский – в теории способный рассуждать о чем угодно, и притом с видимой самостоятельностью ума.
Читать какую именно газету? Это для меня определялось лишь традициями семьи. Но – строго!
В только что истекшем шестнадцатом году появился на питерском горизонте еще один печатный орган, «Русская воля», листок без направления, чуть припахивавший уже не «кадетством», а скорее «прогрессивным блоком», – так именовали тогда временный союз думских партий «центра», от «левых октябристов» до «трудовиков». Бульварная газетенка!
Эту «Русскую волю» в нашем доме просто презирали.
Тем не менее утром 23 января, в понедельник, встав, чтобы идти в гимназию, я на розовой скатерти чайного стола увидел именно эту самую «Волю» – вчерашнюю, воскресный номер. Может быть, вчера почему-либо ее занесли к нам по ошибке почтальоны, а еще вероятнее – принес с собой и оставил за ненадобностью кто-либо из гостей.
Вкусы и симпатии у меня были железные, как у каждого семиклассника. Заинтересоваться чужой газетой мне и в голову не пришло бы. Но она была развернута, и на ее второй полосе я заметил подпись: «Александр Амфитеатров». Вот это было – не фунт изюма! Через стакан с какао я потянулся за газетным листом.
Амфитеатров был мне хорошо известен – и «Господами Обмановыми», и «Марьей Лусьевой», и вообще – как совершенно беспринципный, но безусловно талантливый журналист из самых бойких, в силу своей бойкости проявлявший иной раз, журналистского блеска и сенсации ради, даже незаурядную смелость.
Так, так, так, ну что же?..
Чего же сия «Воля» волит?
В «Музыкальной драме» вчера шли «Черевички», в «Интимном театре» – «Нахал», – это я знал и без «Воли». На Семеновском плацу, как всегда по воскресеньям, с половины одиннадцатого утра состоялись бега… Германия объявила жесткую блокаду Атлантики; президент Вудро Вильсон совещался с сенаторами по этому неводу. Сводка: «К югу от Кеммерна бомбами с самолета ранено 10 нижних чинов. На румынском фронте – перестрелка…»
Раз уж газета в руках, я прочитал и про то, что О'Бриена де Ласси, отравителя, хотят то ли выпустить из тюрьмы, то ли смягчить ему наказание: хитрый О'Бриен заявил по начальству, что им сконструирован какой-то удивительный аэронавигационный прибор. Я прочитал, что «инт. барышня (интеллигентная? интересная? – понимай, как тебе нравится), знающая бухгалтерию, ищет подходящих занятий», что «студент-классик Л. Я. Драбкин возобновил подготовку желающих на аттестат зрелости», что «в Териоках продается великолепная дача», что вчерашний день в Питер прибыл камергер А. Н. Хвостов из Орловской губернии, а выбыл на Кавказ лейб-акушер ее величества Д. О. Отт. Я проглядел не больно-то смешной фельетон Аркадия Аверченки про «героического» земгусара – Мишеля Прикусова и приступил к десерту – к Амфитеатрову.
Над двумя полуколонками его опуса было написано: «Этюды». Отлично, посмотрим, что за этюды…
«Рысистая езда шагом или трусцой есть ледяное неколебимое общественное настроение…» – прочел я первую фразу и остановился. Как? Позвольте… Что? Да, именно так и было напечатано:
«Рысистая езда шагом или трусцой есть ледяное неколебимое общественное настроение… И, ох, чтобы его, милое, пошевелить или сбить, адская твердость нужна, едва ли завтра явиться предсказуемая…»
В полном недоумении я смотрел на газетные строки и ровно ничего не понимал. Ну да, теперь, конечно, можно прочитать на бумаге все что угодно – «Садок Судей», крученовские «дыл-бул-щыл – убещур!», всякую заумь… Но то – футуристы, а это же – Амфитеатров; он-то к зауми не имеет никакого отношения!
Я посмотрел вокруг: часы идут – двадцать минут девятого. Самовар – кипит, на кухне ругается кухарка Варвара с горничной Машенькой, своей племянницей. Обе – белорусски; так и летят гортанные «Xxa! Xxa! Хха!» Там – все нормально, а тут?
«Робкая, еле движущаяся вялость, „ахреянство“ рабское, идольская тупость, едва ловящая новости, а ярких целей, если не зовом урядника рекомендованных, артистически бегущая елико законными обходами…»
Из «детской» вышел хмурый, как всегда опаздывающий брат Всеволод:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
Не представляя себе жизни без вояжей в тропики, без жирафов над озером Чад, я с тринадцати лет начал копить деньги на «куковский билет» «Куковское агентство путешествий» – компания, продававшая билеты на поездки по всем странам. Поездка в приличных условиях стоила несколько сот рублей.
кругосветного путешествия. Накопить надо было четыреста рублей, и к семнадцатому году я уже наскряжничал двести пятьдесят. Я даже давал уроки, чтобы заработать «на Кука». «Месье Альбер», учитель французского языка у Мая, объявил на одном из уроков, что он может, если кто-либо из нас кончит тут, в Питере, первый курс Лесного института, устроить тому льготный перевод на второй курс в «Акадэми форестьер» в Лионе, на очень выгодных условиях, с пансионом в отличной семье. А тот, кто кончил бы эту лионскую Лесную академию, мог, по словам миляги Антуана Ивановича, спокойно выбрать место работы по вкусу: угодно – французское Конго, угодно – Аннам…
Я затрепетал, услышав про это: Аннам! Конго! Да я…
Мне, молокососу, и в голову не приходило, что добрый, милый француз, может быть сам того не подозревая, просто вербовал белых рабов для парижских колонизаторов; если бы кто-либо поддался на его сладкие посулы, несомненно через два-три десятилетия, больной и ограбленный, он валялся бы, подобно Артюру Рембо, на одной из страшных коек в малярийных палатах Африки или Азиатского востока… Наивен, очень наивен в жизни был тогдашний Левушка Успенский – в теории способный рассуждать о чем угодно, и притом с видимой самостоятельностью ума.
Читать какую именно газету? Это для меня определялось лишь традициями семьи. Но – строго!
В только что истекшем шестнадцатом году появился на питерском горизонте еще один печатный орган, «Русская воля», листок без направления, чуть припахивавший уже не «кадетством», а скорее «прогрессивным блоком», – так именовали тогда временный союз думских партий «центра», от «левых октябристов» до «трудовиков». Бульварная газетенка!
Эту «Русскую волю» в нашем доме просто презирали.
Тем не менее утром 23 января, в понедельник, встав, чтобы идти в гимназию, я на розовой скатерти чайного стола увидел именно эту самую «Волю» – вчерашнюю, воскресный номер. Может быть, вчера почему-либо ее занесли к нам по ошибке почтальоны, а еще вероятнее – принес с собой и оставил за ненадобностью кто-либо из гостей.
Вкусы и симпатии у меня были железные, как у каждого семиклассника. Заинтересоваться чужой газетой мне и в голову не пришло бы. Но она была развернута, и на ее второй полосе я заметил подпись: «Александр Амфитеатров». Вот это было – не фунт изюма! Через стакан с какао я потянулся за газетным листом.
Амфитеатров был мне хорошо известен – и «Господами Обмановыми», и «Марьей Лусьевой», и вообще – как совершенно беспринципный, но безусловно талантливый журналист из самых бойких, в силу своей бойкости проявлявший иной раз, журналистского блеска и сенсации ради, даже незаурядную смелость.
Так, так, так, ну что же?..
Чего же сия «Воля» волит?
В «Музыкальной драме» вчера шли «Черевички», в «Интимном театре» – «Нахал», – это я знал и без «Воли». На Семеновском плацу, как всегда по воскресеньям, с половины одиннадцатого утра состоялись бега… Германия объявила жесткую блокаду Атлантики; президент Вудро Вильсон совещался с сенаторами по этому неводу. Сводка: «К югу от Кеммерна бомбами с самолета ранено 10 нижних чинов. На румынском фронте – перестрелка…»
Раз уж газета в руках, я прочитал и про то, что О'Бриена де Ласси, отравителя, хотят то ли выпустить из тюрьмы, то ли смягчить ему наказание: хитрый О'Бриен заявил по начальству, что им сконструирован какой-то удивительный аэронавигационный прибор. Я прочитал, что «инт. барышня (интеллигентная? интересная? – понимай, как тебе нравится), знающая бухгалтерию, ищет подходящих занятий», что «студент-классик Л. Я. Драбкин возобновил подготовку желающих на аттестат зрелости», что «в Териоках продается великолепная дача», что вчерашний день в Питер прибыл камергер А. Н. Хвостов из Орловской губернии, а выбыл на Кавказ лейб-акушер ее величества Д. О. Отт. Я проглядел не больно-то смешной фельетон Аркадия Аверченки про «героического» земгусара – Мишеля Прикусова и приступил к десерту – к Амфитеатрову.
Над двумя полуколонками его опуса было написано: «Этюды». Отлично, посмотрим, что за этюды…
«Рысистая езда шагом или трусцой есть ледяное неколебимое общественное настроение…» – прочел я первую фразу и остановился. Как? Позвольте… Что? Да, именно так и было напечатано:
«Рысистая езда шагом или трусцой есть ледяное неколебимое общественное настроение… И, ох, чтобы его, милое, пошевелить или сбить, адская твердость нужна, едва ли завтра явиться предсказуемая…»
В полном недоумении я смотрел на газетные строки и ровно ничего не понимал. Ну да, теперь, конечно, можно прочитать на бумаге все что угодно – «Садок Судей», крученовские «дыл-бул-щыл – убещур!», всякую заумь… Но то – футуристы, а это же – Амфитеатров; он-то к зауми не имеет никакого отношения!
Я посмотрел вокруг: часы идут – двадцать минут девятого. Самовар – кипит, на кухне ругается кухарка Варвара с горничной Машенькой, своей племянницей. Обе – белорусски; так и летят гортанные «Xxa! Xxa! Хха!» Там – все нормально, а тут?
«Робкая, еле движущаяся вялость, „ахреянство“ рабское, идольская тупость, едва ловящая новости, а ярких целей, если не зовом урядника рекомендованных, артистически бегущая елико законными обходами…»
Из «детской» вышел хмурый, как всегда опаздывающий брат Всеволод:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144