Правда, это свойственно, как мы видели, и китайскому языку. Но если в Китае или в Англии допускается образование по этому способу слов из двух, много из трех корней, то немецкому языку никаких границ в этом смысле не положено. Сравнительно недлинные, односложные и двусложные слова, как намагниченные, притягиваются друг к другу и соединяются в единое целое без каких-либо «заклепок» – изменений.


В русском языке:
В немецком языке:

сам + ходить = самоход
нэбель + верфер = нэбельверфер

(Nebel + Werfer = Nebelwerfer)
(туман + метатель = дымовой завесчик)

земля + трясение = землетрясение
вооль + бефинден = воольбефинден

(Wohl + befinden = Wohlbefinden)
(хорошо + пребывать = здоровье)

язык + знание = языкознание
фогель + фенгер = фогельфенгер

(Vogel + Fдnger = Vogelfдnger)
(птица + ловец = птицелов)


И если у нас каждое такое многосложное слово выглядит как сравнительно редкое отклонение от нормы (лишь в переводах с древних языков то и дело попадаются «розоперстые» и «пестросандальные» богини), то в Германии они не смущают никого.
Вот почему в «Войне и мире» Л. Толстого старый князь Болконский, посмеиваясь над бездарным австрийским военным советом (по-немецки: «Гофкригсрат»; от слов «гоф» = «двор», «криг» = «война» и «рат» = «совет»), по праву называет его «гофкригсзурстшнапсратом».
Такого слова никогда не было в немецких словарях. Но любой немец, услышав его, прекрасно бы понял, что оно означает: «Гоф+кригс+вурст+шнапс+рат» – «придворный военно-колбасно-водочный совет».
В длиннейшем слове этом нет ровно ничего непозволительного с точки зрения правил немецкой грамматики. Она знает слова и того длиннее.
Филателисты могут найти в старых каталогах немецкую марку, выпущенную когда-то в память путешествия последнего кайзера Вильгельма II в Иерусалим. Она называлась так: «КайзерВильгельмИерузалэмсрайзегедэхтнисбрифкартенпостмаркэ».
А один советский языковед в своей книжке о языке упоминает о немецкой надписи, которую он читал на дверях одной из комнат какого-то ученого клуба:
«Центральвиссеншафтлихгелээртермэншэнлебэнсбедингунгенфербессэрунгсауссшусстрэффпунктклассэ»[ Г. Винокур. Культура языка, М., 1930, стр. 136.

].
Это слово, вероятно, было придумано в шутку, но построено-то оно было по всем правилам немецкого «словосложения»; означало оно примерно что-то вроде: «комната комиссии по улучшению жизни ученых».
Вот этой примечательной способности немецкого языка и дивится в своем рассказе американский юморист Марк Твен.


«В одной немецкой газете, – уверяет он, – я сам читал такую весьма занятную историю:
Готтентоты (по-немецки: «хоттентоґтэн»), как известно, ловят в пустынях кенгуру (по-немецки «бойтельраґтте» – сумчатая крыса). Они обычно сажают их в клетки («коґттэр»), снабженные решетчатыми крышками («латтенгиґттер») для защиты от непогоды («веґттэр»).
Благодаря замечательным правилам немецкой грамматики всё это вместе – кенгуру и клетки – получает довольно удобное название:
«Латтенгиттерветтэркоттэрбёйтельраттэ».
Однажды в тех местах, в городе Шраттертроґттэле[ Слово «коттэр», по-видимому, изобретено самим Твеном: в словарях его нет. «Шраттертроттэль» в немецких сказках и поговорках – легендарный город простаков, вроде нашего сказочного Пошехонья.

], был схвачен негодяй, убивший готтентотку, мать двоих детей.
Такая женщина по-немецки должна быть названа «хоттентотэнмуґттэр», а ее убийца сейчас же получил в устах граждан имя «шраттертроттэльхоттентотэнмуттэраттэнтэтэр», ибо убийца – по-немецки «аттэнтэтэр».
Преступника поймали и за неимением других помещений посадили в одну из клеток для кенгуру, о которых выше было рассказано. Он бежал, но снова был изловлен. Счастливый своей удачей, негр-охотник быстро явился к старшине племени.
– Я поймал этого… Бёйтельраґттэ! Кенгуру! – в волнении вскричал он.
– Кенгуру? Какого? – сердито спросил потревоженный начальник.
– Как какого? Этого самого! Ляттэнгиґттэрветтэркоґттэрбёйтельраґттэ.
– Яснее! Таких у нас много… Непонятно, чему ты так радуешься?
– Ах ты, несчастье какое! – возмутился негр, положил на землю лук и стрелы, набрал в грудь воздуха и выпалил:
– Я поймал шраттертроґттэльхоттэнтоттэнмуттэраттэнтэтэрляттэнгиґттерветтэркоттэрбёйтельраґттэ! Вот кого!
Тут начальник подскочил, точно подброшенный пружиной:
– Так что же ты мне сразу не сказал этого так коротко и ясно , как сейчас?!»


Автор «Тома Сойера» и «Гека Финна», можно думать, не слишком считался с немецкими словарями, когда писал свой смешной рассказ. Города «Шраттертроттэль» вы на картах мира не найдете. Неграм несвойственно болтать между собой по-немецки. Кенгуру отродясь не жили в Южной Африке. Наверняка выдумана и немецкая газета, и невежественная корреспонденция в ней, и само это слово, напоминающее скорее тяжеловесный железнодорожный состав, чем обычное существительное. Не выдумал Марк Твен одного – действительной способности немецкого языка нанизывать таким образом одно на другое обычные слова-корни, превращая их в длиннейшее сложное образование.
Способность эта свойственна не одному только немецкому языку. Ученые люди, пользуясь латинскими и греческими корнями для обозначения химических веществ, иной раз соединяют их в слова ничуть не короче марктвеновских. Тут это неудивительно; если интересующее химиков вещество состоит из доброго десятка составных элементов, то они и сочетают вместе десять их названий: кто им может помешать?
Тот, кто, по несчастью, болел малярией, принимал, вероятно, желтый горький порошок, называемый в аптеках акрихиґном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135