ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Ему страшно хочется закончить свою смену с нами.
– Хотеть-то хочется, – заметил Мерроу, – да только так, чтобы его не посылали в рейды.
Хендаун сказал, что Прайен хороший малый, он и сам был бы рад избавиться от своей немочи.
– Слюнтяй, вот кто он! – вспыхнул Мерроу. – И подведет всех нас, если не смотреть за ним в оба.
«Всем нам это осточертело! – подумал я. – А Прайен делает то, о чем мы только говорим».
8
День тянулся бесконечно, но вечер все же наступил. Я тщательно оделся и отправился в нашу комнату, где ждала Дэфни, и мне внезапно показалось, что ничего не изменилось и никакого кошмара в праздники я не пережил. Она, по-видимому, оставалась верна мне, и с неизменным сочувствием, как всегда, готова была выслушать подробности последнего этапа «блица». На мой вопрос, что случилось в воскресенье, она ответила так, будто мы никогда и не договаривались по телефону, – у нее произошло досадное недоразумение с прежним начальником: за неделю до этого она обещала ему выполнить кое-какую работу, но перепутала сроки. И вот ей пришлось все праздники торчать в Кембридже, чтобы сдержать обещание и вовремя все сделать.
Ни о Девоншире, ни о девушке-приятельнице Джудит она даже не обмолвилась. С милой откровенностью Дэфни напомнила, что я часто упоминал о ее даре интуиции, и она соглашалась, что в высшей степени наделена ею и все же иногда допускала серьезные ошибки в оценке поступков и поведения людей, хотя, совершив ошибку, всегда потом обнаруживала, что предугадывала ее, хотя всякий раз что-то мешало ей поступить иначе. Короче говоря, теперь она поняла, что ее бывший шеф влюблен в нее. Вероятно, ее уход со службы был ошибкой. Она говорила, повторяю, с такой обескураживающей откровенностью, что я не задумался над ее словами – в то время. Я ничего не сказал и о своем сепаратном мире – нам было не до того.
9
На следующее утро, во время четырехчасовой тренировки нашей группы, предпринятой для обучения новых экипажей полетам в строю, я заключил с собой еще один компромисс. Я верю, что не пошел бы на него, если бы не считал, что экипаж «Тела» нуждается во мне, в чем я особенно убедился после одного происшествия на стоянке самолета, перед тем как поступил приказ занять места.
Прайен уговорил доктора Ренделла отстранить его от полета из-за желудка, и у остальных сержантов только и разговору было что о нашем воздушном стрелке с хвостовой турели.
Хендаун высказался в том духе, что все неприятности Прайена проистекают из его страха получить ранение.
Брегнани побледнел и заявил, что ему тоже невыносима мысль о ранении. «Еще мальчишкой я привык верить, что от синяка может начаться заражение крови, а боль в желудке – это рак или что-то вроде того».
Брегнани честно признался в своей слабости, и это взорвало Фарра, обрушившего на своего дружка бурю презрения и насмешек. По-моему, больше всего Фарра задела именно честность Брегнани. Фарр рассказал членам экипажа, что как только немцы открывают зенитный огонь, Брегнани становится почти невменяем. Он настолько глупеет от страха, что принимается расстреливать из пулемета разрывы зенитных снарядов, а когда заградительный огонь становится особенно сильным, в ужасе съеживается на полу и сидит у стенки, обхватив колени руками. Фарр рассказывал нам об этом таким тоном, будто передавал содержание необыкновенно смешной комедии.
К концу его рассказа так называемый головорез Брегнани сидел красный, с опущенной головой, и когда Фарр наконец замолчал, он лишь заметил: «Ну и друг!» – и смущенно засмеялся.
Все отвернулись; слишком уж это было противно.
Мне внезапно пришла в голову мысль, что нашим двум буянам, Фарру и Брегнани, чего-то сильно недостает. Они были начисто лишены морали. Про себя я строго разграничивал наш экипаж на таких незрелых и даже отсталых людей, как Прайен и Малыш Сейлин, и таких, как Фарр и Брегнани, обитавших, казалось, в абсолютной моральной пустоте. Последние двое не только относились с полным безразличием к остальным членам экипажа, или к тому роду войск, в котором служили, или к стране, гражданами которой являлись, но не проявляли ни малейшего уважения или преданности друг к другу. Общество, к которому они принадлежали, подвело их, теперь они подводили это общество. Американский образ жизни почему-то означал для них лишь одно: «Я свое имею, а на тебя мне плевать». Возможно, они вышли из неблагополучных семей, и это сказалосьна их воспитании, а в военно-воздушных силах обоих подвергли так называемой обработке – неумелой и грубой процедуре, не способной пробудить в них ничего человеческого, хотя бы готовности пожертвовать чем-нибудь во имя друга или товарищей.
Приглядываясь к нашим экипажам, я не раз наблюдал, как этот недостаток боевого духа довольно успешно возмещался твердым и мужественным руководством, что же касается Мерроу, то он слишком вошел в роль героя, чтобы ломать голову над изъянами в характере своих подчиненных. Он мог лишь всячески поносить беднягу Прайена, который хотя и был измучен выпавшими на нашу долю испытаниями и не отличался ни решительностью, ни самостоятельностью, зато был честнее и добросовественее, чем дюжина фарров и брегнани.
Эти размышления пробудили у меня чувство собственной значимости, во всяком случае, сознание того, что и от меня в определенной мере зависит, уцелеет ли наш экипаж до конца смены в Англии. Ведь большинству членов экипажа «Тела» оставалось совершить всего лишь три боевых вылета. Если бы я под каким-нибудь предлогом добился своего отстранения от полетов, это могло бы иметь для них серьезное значение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
– Хотеть-то хочется, – заметил Мерроу, – да только так, чтобы его не посылали в рейды.
Хендаун сказал, что Прайен хороший малый, он и сам был бы рад избавиться от своей немочи.
– Слюнтяй, вот кто он! – вспыхнул Мерроу. – И подведет всех нас, если не смотреть за ним в оба.
«Всем нам это осточертело! – подумал я. – А Прайен делает то, о чем мы только говорим».
8
День тянулся бесконечно, но вечер все же наступил. Я тщательно оделся и отправился в нашу комнату, где ждала Дэфни, и мне внезапно показалось, что ничего не изменилось и никакого кошмара в праздники я не пережил. Она, по-видимому, оставалась верна мне, и с неизменным сочувствием, как всегда, готова была выслушать подробности последнего этапа «блица». На мой вопрос, что случилось в воскресенье, она ответила так, будто мы никогда и не договаривались по телефону, – у нее произошло досадное недоразумение с прежним начальником: за неделю до этого она обещала ему выполнить кое-какую работу, но перепутала сроки. И вот ей пришлось все праздники торчать в Кембридже, чтобы сдержать обещание и вовремя все сделать.
Ни о Девоншире, ни о девушке-приятельнице Джудит она даже не обмолвилась. С милой откровенностью Дэфни напомнила, что я часто упоминал о ее даре интуиции, и она соглашалась, что в высшей степени наделена ею и все же иногда допускала серьезные ошибки в оценке поступков и поведения людей, хотя, совершив ошибку, всегда потом обнаруживала, что предугадывала ее, хотя всякий раз что-то мешало ей поступить иначе. Короче говоря, теперь она поняла, что ее бывший шеф влюблен в нее. Вероятно, ее уход со службы был ошибкой. Она говорила, повторяю, с такой обескураживающей откровенностью, что я не задумался над ее словами – в то время. Я ничего не сказал и о своем сепаратном мире – нам было не до того.
9
На следующее утро, во время четырехчасовой тренировки нашей группы, предпринятой для обучения новых экипажей полетам в строю, я заключил с собой еще один компромисс. Я верю, что не пошел бы на него, если бы не считал, что экипаж «Тела» нуждается во мне, в чем я особенно убедился после одного происшествия на стоянке самолета, перед тем как поступил приказ занять места.
Прайен уговорил доктора Ренделла отстранить его от полета из-за желудка, и у остальных сержантов только и разговору было что о нашем воздушном стрелке с хвостовой турели.
Хендаун высказался в том духе, что все неприятности Прайена проистекают из его страха получить ранение.
Брегнани побледнел и заявил, что ему тоже невыносима мысль о ранении. «Еще мальчишкой я привык верить, что от синяка может начаться заражение крови, а боль в желудке – это рак или что-то вроде того».
Брегнани честно признался в своей слабости, и это взорвало Фарра, обрушившего на своего дружка бурю презрения и насмешек. По-моему, больше всего Фарра задела именно честность Брегнани. Фарр рассказал членам экипажа, что как только немцы открывают зенитный огонь, Брегнани становится почти невменяем. Он настолько глупеет от страха, что принимается расстреливать из пулемета разрывы зенитных снарядов, а когда заградительный огонь становится особенно сильным, в ужасе съеживается на полу и сидит у стенки, обхватив колени руками. Фарр рассказывал нам об этом таким тоном, будто передавал содержание необыкновенно смешной комедии.
К концу его рассказа так называемый головорез Брегнани сидел красный, с опущенной головой, и когда Фарр наконец замолчал, он лишь заметил: «Ну и друг!» – и смущенно засмеялся.
Все отвернулись; слишком уж это было противно.
Мне внезапно пришла в голову мысль, что нашим двум буянам, Фарру и Брегнани, чего-то сильно недостает. Они были начисто лишены морали. Про себя я строго разграничивал наш экипаж на таких незрелых и даже отсталых людей, как Прайен и Малыш Сейлин, и таких, как Фарр и Брегнани, обитавших, казалось, в абсолютной моральной пустоте. Последние двое не только относились с полным безразличием к остальным членам экипажа, или к тому роду войск, в котором служили, или к стране, гражданами которой являлись, но не проявляли ни малейшего уважения или преданности друг к другу. Общество, к которому они принадлежали, подвело их, теперь они подводили это общество. Американский образ жизни почему-то означал для них лишь одно: «Я свое имею, а на тебя мне плевать». Возможно, они вышли из неблагополучных семей, и это сказалосьна их воспитании, а в военно-воздушных силах обоих подвергли так называемой обработке – неумелой и грубой процедуре, не способной пробудить в них ничего человеческого, хотя бы готовности пожертвовать чем-нибудь во имя друга или товарищей.
Приглядываясь к нашим экипажам, я не раз наблюдал, как этот недостаток боевого духа довольно успешно возмещался твердым и мужественным руководством, что же касается Мерроу, то он слишком вошел в роль героя, чтобы ломать голову над изъянами в характере своих подчиненных. Он мог лишь всячески поносить беднягу Прайена, который хотя и был измучен выпавшими на нашу долю испытаниями и не отличался ни решительностью, ни самостоятельностью, зато был честнее и добросовественее, чем дюжина фарров и брегнани.
Эти размышления пробудили у меня чувство собственной значимости, во всяком случае, сознание того, что и от меня в определенной мере зависит, уцелеет ли наш экипаж до конца смены в Англии. Ведь большинству членов экипажа «Тела» оставалось совершить всего лишь три боевых вылета. Если бы я под каким-нибудь предлогом добился своего отстранения от полетов, это могло бы иметь для них серьезное значение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158