мы глазели на Генриха VIII и его жен в Музее восковых фигур мадам Тюссо. Монарх казался удивленным, женщины невозмутимыми.
– Вот это парень! – заметил Мерроу. – Сумел, видать, ублаготворить дамочек!
– Не все же одновременно они были его женами, – заметил я.
Потом нам пришлось пережить несколько неприятных минут; мы увидели то, к чему, возможно, приближались сами, – смерть Нельсона. Он лежал на спине. Сбоку стоял таз. Над ним склонились четверо, они пристально смотрели на адмирала, и на их лицах читались тревожные раздумья о будущем Англии. Один держал фонарь. Лучи света падали на крепкие бимсы корабля.
– Пойдем, – попросил я, чувствуя, что не в силах переносить мысль о смерти, вызванную зрелищем воскового Нельсона, как и тогда, при взгляде на обугленные останки молодого немецкого летчика.
Мы долго шли в молчании… Остановились мы у ворот Сент-Джеймского дворца. Два огромных гвардейца из Колдстримского полка – на них была обычная полевая форма английских солдат, и о том, что они гвардейцы, мы узнали позже, в трактире, от какого-то старикашки, – словно специально для нас начали нелепейший ритуал. Они резко опустили винтовки, пристукнули окованными каблуками о каменный тротуар, повернулись, встали «смирно», проделали несколько упражнений и под конец взяли «на караул», застыв в этом положении, как бронзовые. Я посмотрел на Мерроу, Мерроу посмотрел на меня. Потом Базз сорвал свою фуражку, подбросил ее, пронзительно вскрикнул и лихо исполнил замысловатое па. Это был чисто американский ответ, но гвардейцы продолжали стоять как статуи, пока мы не ушли, пожимая плечами.
Когда все мы собрались в «Дорчестере», Мерроу сказал, что, пожалуй, временно расстанется с нами, поскольку, как ему кажется, в одиночку он скорее добьется успеха.
– Вокруг Пиккадилли можно найти их дюжину на пятак, – с видом знатока сообщил он, – но первосортный товарец – вдоль Гайд-парка до «Гровнер-хауза».
В дальнейшие блуждания по городу я отправился вместе с Максом Брандтом; мы умеренно выпили за скудным обедом (ростбиф, приправленный хреном, и йоркширский пудинг) в «Форд-отеле», маленьком и тесном, с обстановкой, напоминающей декорации к спектаклю из эпохи королевы Виктории, и посетителями, словно сошедшими с рисунков моего любимого художника Понта из «Панча», который (тогда я не знал этого) Кид Линч тайком приносил каждую неделю в наш офицерский клуб в Пайк-Райлинге.
– А я бы сейчас не прочь, – объявил Макс после кофе.
– За чем же дело стало? – ответил я.
Мы пошли по Бонд-стрит, облюбованную, как нас заверяли, француженками, и вскоре из полумрака навстречу нам вынырнула пара крошек. Макс носил с собой ручной фонарик, размером не больше карандаша, – он был предусмотрительным, этот прохвост, и, возможно, захватил фонарик из Штатов именно для такой цели, – так вот, он осветил лица крошек, и крошки оказались костлявыми старухами, так что мы круто развернулись и пошли дальше. Однако выпитый коньяк сделал свое дело, желание подавило здравый смысл.
– Да что там! – сказал Макс, едва мы сделали несколько шагов. – Этим шлюхам не терпится подработать.
Мы нагнали женщин, и они оказались Флоу и Роуз – никакими не француженками, а самыми настоящими англичанками, и повели их в «Ковент-гарден», большой дансинг, насквозь провонявший капустой; Флоу и Роуз танцевали с грацией ручных тележек, и, решив переменить обстановку, мы отправились выпивать в «Каптанскую кабину», где я вскоре пришел к выводу, что Флоу и Роуз совсем не то, что мне надо, и потому вернулся в «Дорчестер».
Мерроу уже сидел в нашем номере в компании с Хеверстроу и Негом Хендауном и еще какими-то незнакомыми парнями, тоже летчиками, и отчитывался в своих успехах в роли одинокого волка. Он утверждал, что получил удоволствие четырежды: дважды с какой-то военнослужащей и по разу с двумя девочками с Пиккадилли. В последующие дни Мерроу употреблял английские жаргонные словечки, искажая их на свой лад. «Будьте уверены, я бомбардировал ее, что надо, – рассказывал он в тот вечер об одной из своих компаньонок. – Уложил трех дамочек, а?!» Ему нравилось говорить с английским акцентом, сохраняя типичную для штата Небраска гнусавость: «Ты моя красотка!.. Небесное создание…»
Хеверстроу умел производить молниеносные подсчеты в голове, и Мерроу не удержался, чтобы не прихвастнуть способностями своего подчиненного. «Эй, Клинт! – кричал он. – Помножь-ка…» Он быстро выкрикивал пару больших чисел. Это был фокус; Хеверстроу довольно ловко проделывал его, чем приводил Базза в неописуемый восторг. Я же ничего особенного не видел – трюк как трюк.
Наше поведение становилось, кажется, все более шумным. Раздался телефонный звонок, и Мерроу поднял трубку. Прикрыв ее рукой, он подмигнул нам: «Администратор!» – потом ответил: «Жильцы этого номера регулярно останавливаются здесь уже в течение четырех лет, и никогда не вызывали никаких нареканий», и нажал на рычаг.
Через несколько минут в дверь постучали; на пороге появился администратор – сухой, вежливый, благовоспитанный. Воинственно выставив подбородок, Мерроу поднялся.
– Мы не шумим, – заявил он, – мы просто разговариваем. Может, вы хотите поднять шум? Тогда валяйте, ломитесь к нам. – И он захлопнул дверь перед носом администратора.
Несколько позже к нам зашли два пехотинца-австралийца, один настроенный явно воинственно, другой – явно миролюбиво. Они начали доказывать, что ночные бомбежки гораздо эффективнее наших, и, глядя на Мерроу, можно было подумать, что он вылетал на боевые задания по меньшей мере раз двадцать. Страсти разгорелись, не на шутку раздраженный Мерроу бросил Хендауну:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158