Я начал допрос. Питерцев 1922 года рождения, русский, холостой, не судим. С первых дней на фронте. Он ничего не скрывал и полностью признал себя виновным, горько сожалел о случившемся.
Питерцев произвел на меня впечатление человека честного, не умеющего врать и кривить душой. Комбат показался мне скромным и даже застенчивым. Он переживал и стыдился своих поступков. Не столько за то, что ему предстоит нести за них ответственность, сколько за то, что подвел товарищей, командование полка, который ему стал родным, честью которого он дорожил. С первых дней войны он делил с полком все радости и невзгоды. А полк его испытал многое. Во время жестоких июльских боев потерял почти всю материальную часть и дрался в обороне как стрелковый полк. Потом получил пушки и снова стал артиллерийской частью. Питерцев переживал за свою батарею, которая считалась лучшей в полку.
Солдаты любили комбата за его храбрость и были готовы идти с ним в огонь и в воду.
А вот что рассказали, например, о Питерцеве свидетели. 12 января 1942 года шел жестокий бой за деревню Копытиха. Немцы бросили в атаку большие силы и стали теснить наши части. Обстановка сложилась так, что наблюдательный пункт батареи Питерцева оказался впереди стрелковых подразделений. Связь с батареей была нарушена. Перейдя на запасной КП, комбат восстановил связь с батареей и продолжал руководить огнем. Но фашисты стали обходить НП и батарею с тыла. Комбат, взяв ручной пулемет и подпустив немцев на близкое расстояние, стал косить их меткими очередями.
И только когда батарее стало угрожать полное окружение, он отдал приказ о смене огневых позиций, с которых батарея снова открыла меткий огонь.
В другой раз, находясь на наблюдательном пункте, Питерцев увидел, как в одном из домов укрылись немецкие автоматчики. Метким выстрелом прямой наводки он заставил автоматчиков выбежать из дома. Следующими снарядами фашисты были накрыты.
За храбрость и отвагу, проявленные в боях, Питерцев был представлен к награждению орденом Красного Знамени.
В качестве свидетеля я допросил и начальника Питерцева – командира дивизиона старшего лейтенанта Разгородина. Он охарактеризовал комбата с самой лучшей стороны. Говорил, что Питерцев – большой души человек, смелый и отважный, всесторонне образованный. «Уверен, что он, не задумываясь, отдаст свою жизнь за Родину, – говорил Разгородин. – Мы с ним близкие друзья. Я тоже был командиром батареи и совсем недавно стал командиром дивизиона. Кстати, на этой должности должен был быть Питерцев, но ему помешали известные вам обстоятельства.
Питерцев добрый и отзывчивый человек, – продолжал Разгородин. – Он должен быть строго наказан за свои действия, но не судом военного трибунала».
Я посоветовался с командиром и комиссаром полка. Они тоже считали, что комбата судить не следует, и просили дело прекратить.
Уехал я из полка с твердым намерением доложить прокурору предложение о прекращении дела Питерцева. Хотя прекрасно понимал, что для этого юридических оснований мало. Состав преступления – налицо. Но в то же время я не мог не учитывать конкретных обстоятельств дела и личности виновного: его героизм в борьбе с врагом, чистосердечное признание и искренние заверения больше ничего подобного не совершать. Я не мог также не учитывать мнение командования полка и сослуживцев Питерцева, считающих возможным ограничиться наказанием комбата в дисциплинарном порядке.
Мне пришлось долго доказывать прокурору, что уголовное дело надо прекратить, и наконец он сдался.
– Ну хорошо, я согласен, а кто будет платить деньги за съеденную корову?
Причиненный им ущерб комбат уже компенсировал.
Дело было прекращено и сдано в архив.

17 марта 1942 года 174-я стрелковая дивизия была переименована в 20-ю гвардейскую. Почти с первого дня войны дивизия непрерывно вела ожесточенные бои с противником в районе Полоцка, Белой Нивы, Великих Лук, Куньи, Андреаполя, на реке Тьма. Таков боевой путь дивизии в первые месяцы войны. С декабря 1941 года дивизия наступала на старицком и ржевском направлениях.
Несмотря на большие потери в личном составе и технике, дивизия не выходила из боя. Иногда в полках оставалось по нескольку десятков активных штыков, но наступательный порыв был настолько высок, что воины не думали ни о чем другом, как только идти вперед и громить врага.
С выходом к Волге дивизия получила пополнение. Вскоре пришел приказ выбить гитлеровцев из М.Мантурово, Глядово и Погорелки. Задача предстояла нелегкая. Наступали по открытой местности – волжскому льду, под ураганным огнем противника. И тем не менее приказ был выполнен. Освободив эти населенные пункты, дивизия соединилась с частями 39-й армии и разрезала ржевскую группировку гитлеровцев на две части.
1 апреля был тяжело ранен В.Г.Зайцев. В тот день мы с ним пошли на командный пункт дивизии, находившийся в деревне Глядово. Собственно, это была не деревня, а одно название, поскольку ох нее остался всего лишь один полуразрушенный дом, в подвале которого и был размещен командный пункт командира дивизии. Руины деревни находились под постоянным обстрелом артиллерии и минометов противника. Наш путь к командному пункту проходил по открытому полю. У самого КП артобстрел врага прижал нас к земле. Как только наступила пауза, мы побежали к дому, но тут поблизости разорвался тяжелый снаряд. Взрывной волной меня свалило с ног, чем-то тяжелым ударило по голове. Когда я поднялся, то увидел Василия Герасимовича лежащим на снегу.
– Живы? – спросил я. Но вместо ответа услышал стон. Он был ранен в бедро. Я перетащил его в блиндаж, где находились работники штаба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91