И только тогда наш шеф сообразил, кто сидит у него в кабинете…
Отношения наши прогрессивно ухудшались, и, улучив момент, он провалил меня на конкурсе. Пришлось жаловаться Ивану Георгиевичу на недооценку директором ГАИШа важности космических исследований. И опять меня спас незабвенный Ректор. Вообще, по всем делам, большим и малым, касающимся моего отдела и его сотрудников, я обращался непосредственно к Ивану Георгиевичу, что, конечно, нельзя было считать нормальным. Но что прикажете делать? Между тем Дямка был неистощим в мелких уколах, что отравляло наше существование. В конце концов, в 1968–1969 годах основная, творчески наиболее активная часть отдела радиоастрономии ГАИШа покинула стены Alma mater и перешла во вновь организованный Институт космических исследований Академии наук СССР, где получила более или менее нормальные условия существования. Впрочем, одной из причин ухода из ГАИШа для меня лично было активное нежелание лежать в положенный мне Богом час на многим хорошо известном большом дубовом столе в конференц-зале. Что-что, а ритуал гражданской панихиды отработан здесь до мельчайших деталей.
Оставшаяся в ГАИШе часть отдела всё ещё дышит – главным образом по причине создания лаборатории Института при величайшем радиотелескопе РАТАН-600, что около станицы Зеленчукской. Создание этой лаборатории университету почти ничего не стоило, и я горжусь, что это была моя инициатива.
Важным стабилизирующим фактором было и то, что в ГАИШе в течение почти 20 лет работал незабвенный Соломон Борисович Пикельнер, являвший собой эталон порядочности, талантливости и самозабвенного служения науке. Нелепая его смерть в 1975 году существенно ускорила давно уже начавшийся процесс эрозии ГАИШа.
После 23 лет абсолютного царствования тов. Мартынов подал в отставку. Его понтификат привёл ГАИШ в тяжёлое состояние. Фактически коллектив распался на отдельные разрозненные группы и группки. Новый директор Аксенов – не астроном, он небесный механик, а это почти чистая математика. В итоге почти четвертъвековой деятельности (антидеятельности) Дямки оказалась утраченной связь поколений , потеряны традиции, без чего научный коллектив жить не может. С уходом основной части отдела радиоастрономии, служившей как бы «ферментом брожения», ГАИШ потерял настоящую перспективу развития.
Но, как известно, свято место пусто не бывает – и в эти же годы в Институте пышным цветом расцвела релятивистская астрофизика – детище на редкость энергичного академика Я. Б. Зельдовича, привыкшего к «средмашевским» масштабам. По четвергам в столь памятном мне конференц-зале заседает ихний семинар – «Театр одного актёра», то есть Рашида Сюняева, которому невероятно мирволит сам Я.Б. Когда-то здесь проходили занятия нашего коллоквиума…
Никто не против такой важной области современной теоретической астрофизики, как релятивистская астрофизика, но имейте же чувство меры! Гипертрофированное развитие одного органа в ущерб другим – верный признак тяжёлой болезни. Студенты быстро поняли, что попасть в орбиту релятивистской астрофизики – верный способ в «домашних условиях» и с гарантией защитить в срок кандидатскую диссертацию. А эксперимент, наблюдения (иными словами, реальная, а не выдуманная астрономия) – дело хлопотное и при нашем бардаке ненадёжное. Что и говорить – нынешняя молодёжь всё это «просекает» мгновенно! В результате вот уже почти 10 лет идёт процесс «отсоса» всего способного и толкового в релятивистскую астрофизику. Их накопилось уже немало, а перспективы трудоустройства мрачны – таков итог бесконтрольного размножения никому не нужных, хотя вполне квалифицированных теоретиков. Такое патологическое развитие научного коллектива вполне аналогично раковой болезни, возникающей от бесконтрольного размножения некоторых патологических клеток. Ведь с точки зрения каждой такой клетки всё обстоит прекрасно, но вот организм почему-то гибнет.
Я не исключаю, конечно, возможность излечения затянувшейся болезни. Это потребует разумного применения медикаментозных средств, в том числе и хирургических. Но кто это будет делать? А между тем в виде разрозненных очагов в ГАИШе существуют пока ещё вполне жизнеспособные ячейки. Эти ячейки связаны с наблюдательными станциями Института. Справедливости ради надо сказать, что организация таких станций, особенно Крымской, – пожалуй, заслуга Д. Я. Мартынова. Но спасение Института возможно только тогда, когда в Институте появится новый, настоящий директор, лидер коллектива, коренной астроном, желательно помоложе. А где найти такого? И наконец – правомочно ли рассматривать перспективы маленького института в отрыве от основных тенденций в развитии нашего государства?
Я был погружён в эти невесёлые мысли, когда ко мне зашёл мой сотрудник Володя Заболотный, который живёт на Пресне в доме старой обсерватории, и поведал мне удивительную историю. Юбилеи ГАИШа отпраздновали 9 декабря, причём довольно пышно. В третьем часу ночи Заболотный проснулся от страшного лязга и грохота.
– Впечатление было такое, что идёт бомбёжка, – заметил Володя.
Грохот стоял непрерывный, и многие жильцы дома, в том числе и Володя, выбежали во двор. И тут они увидели страшную картину: под холодным дождём, смешанным со снегом, медленно вращался проржавевший купол большого астрографа. По двору металась испуганная сторожиха в поисках куда-то затерявшегося ключа от башни – по причине ненастной погоды несколько недель ни одна душа на башню не заходила. Было от чего прийти в испуг – сильно отдавало совершенно гоголевской чертовщиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95