Утром я позавтракал трофейными продуктами и послал людей в Кеант, чтобы они принесли из кухни кофе и еду. Наша артиллерия снова принялась за свою проклятую пальбу и вместо утреннего приветствия всадила прямо нам в воронку снаряд, стоивший жизни четырем людям пулеметной роты. Рано на рассвете взводный командир моей роты, вице-фельдфебель Кумпарт, с несколькими людьми присоединился к нашему отряду.
Едва я вытолкнул ночной холод из своих членов, как получил приказ вместе с остатками 76-го атаковать позицию Врокур, уже частично занятую нами, дальше по правому флангу. В густом утреннем тумане мы потянулись на исходную позицию – высоту южнее Экуста, усеянную убитыми накануне. Как это часто бывает из-за нечетко понятых приказов, начались бесконечные препирательства командиров, тут же прерванные очередью вражеского пулемета. Все прыгнули в соседнюю воронку, за исключением фельдфебеля Кумпарта, со стоном повалившегося наземь. Я поспешил к нему вместе с санитаром, чтобы перевязать. Снаряд угодил ему в колено, тяжело ранив. Щипцами мы удалили из раны уйму мелких костей. Через несколько дней он скончался. Я был особенно удручен, потому что три года назад, в Рекуврансе, Кумпарт учил меня строевой подготовке.
На совещании с капитаном фон Ледебуром, принявшим командование нашими сборными соединениями, я доказывал бессмысленность лобовой атаки, так как позицию Врокур, которой мы уже частично завладели, можно было атаковать слева с гораздо меньшими потерями. Мы решили не проводить операцию, и последующие события показали, что мы были правы.
Временно мы разместились в воронках на высоте. Солнце прорезало утреннюю дымку, и тут же появились английские аэропланы, которые начали поливать наши норы пулеметным огнем, но вскоре мы их разогнали. Из района Экуста выехала батарея, – зрелище, необычное для старых окопных вояк; через некоторое время она была расстреляна. Вырвавшаяся одиночная лошадь галопировала по полю; взбесившееся животное на бесконечной, пустынной равнине, обложенной изменчивыми облаками снарядов, производило зловещее впечатление. Еще не скрылись вражеские летчики, как по нам ударили первые залпы. Сперва лопалась шрапнель, потом стали рваться бесчисленные легкие и тяжелые снаряды. Мы лежали, как на блюде. Огонь привлекали и трусоватые натуры, безмозгло бегая туда-сюда, вместо того чтобы, забившись в свои воронки, отдать себя на волю провидения. В таких ситуациях нужно быть фаталистом. Такую мысль я одобрил, опорожнив великолепное содержимое трофейной банки с черносмородинным повидлом. Кроме того, я натянул на себя чулки из шотландской шерсти, которые раздобыл в блиндаже. За такими занятиями меня застал полдень.
Уже долгое время слева на позиции Врокур шло какое-то движение. Прямо перед собой мы увидели дугообразный полет и белый взрыв немецкой ручной гранаты. Это был тот самый момент, которого мы ждали.
Я приказал наступать; точнее говоря, подняв правую руку, просто двинулся на позицию. Избежав сильного обстрела, мы достигли вражеского окопа и прыгнули в него, радостно встреченные штурмовым отрядом 76-го полка. Постепенно разворачивающаяся гранатная атака, как и в Камбре, шла медленно. Для вражеской артиллерии не долго оставалось тайной, что мы упорно въедаемся в ее линии. Сильный шрапнельный огонь и легкие снаряды захватили нас как раз спереди, но в большей мере досталось подкреплениям, шедшим за нами и стекавшимся по направлению к окопу. Заметно было, что канониры трамбовали нас снарядами, ведя прямое наблюдение. Это нас здорово подстегивало: мы старались поскорее разделаться с неприятелем, чтобы прекратить огонь.
Позиция Врокур, по-видимому, еще строилась, так как некоторые части окопов были пока обозначены только срезанным с них дерном. Когда мы пересекали такие участки, весь огонь в округе сосредоточивался на нас. И мы в свою очередь точно так же целились в противника, спешащего перед нами по дорогам смерти, так что вскоре эти небольшие, попавшие под прицел участки покрылись трупами. Шла дикая охота, сопровождаемая тучами шрапнели. Мы пробегали мимо еще теплых, кряжистых тел, из-под коротких мундирчиков которых блестели крепкие коленки, или перелезали через них. Это были шотландские горцы, и, как показывало их сопротивление, трусостью они не отличались.
Пробежав метров сто, мы были остановлены усиливающимся огнем гранатометов. Люди начали отступать.
– Томми пошел в атаку!
– Стой!
– Мне бы только найти своих!
– Где гранаты? Гранаты, гранаты!
– Осторожно, герр лейтенант!
Именно в окопной войне, где идет самое отчаянное сражение, такие неудачи бывают чаще всего. Самые храбрые, стреляя и бросая гранаты, устремляются вперед, увлекая всех за собой. Масса следует за ними по пятам, как безвольное стадо. При столкновении с неприятелем бойцы начинают метаться, спасаясь от расстрела, и натыкаются при этом на теснящих сзади. Только те, кто впереди, держат обстановку в поле зрения; сзади же, среди зажатой окопом толпы, начинается дикая паника. Кто-то еще пытается перепрыгнуть через укрытие и тут же, к несказанной радости противника, получает пулю. Если тот не зевает, считай, что все потеряно; теперь дело за командиром, он должен доказать, что недаром носит погоны, хотя и его не минует хорошо знакомое воину кисленькое чувство страха.
Мне удалось собрать горстку людей и за широкой поперечиной устроить с ними гнездо сопротивления. На расстоянии нескольких метров мы обменивались выстрелами с невидимым противником. Требовалось мужество, чтобы не опускать голову перед грохочущими разрывами, выхлестывающими вверх песок из поперечины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100