– Об этом и хотел моими устами поговорить государь с паном Жигеллоном, – сказал кавалер, делая знак гусарам отойти в сторонку. – Увы…
– Тем не менее, гостеприимство посланникам будет оказано от всей души, – заметил Кривин. – Скорбь по пропавшему пану-защитнику не станет помехой.
«Видно, – про себя проворчал посланник, – скорбь-то невеликая… А ты, мил государь, что-то уж очень лихо приноровился говорить вместо хозяйки. Не иначе как метишь в нового господаря здешних земель.
Не бывать тому! Вовремя же прислал меня государь. Мало нам Запорожской Сечи, где окопалось реестровое казачье войско, не столько защищающее наши границы, сколько их же и разоряющее, так еще и в тутошнем краю осядет вольная хоругвь… Тогда не стоять краю в покое! »
Маржанка отдала приказания челяди относительно коней эскорта Ходкевича, потом дошла очередь и до людей.
Отвели под них ладный терем, а посланнику предложили почивать в палатах самого Громобоя.
– Прошу великодушно простить меня, – заметил Ходкевич на такое предложение, – но я человек военный, привык спать и есть вместе со своей дружиной. Не обидит ли это чем-то хозяйку?
Маржанка всплеснула руками.
– Да как же, не станет пан кавалер даже ужинать с нами? ! И чем мы заслужили такое небрежение?
Кавалер вновь сорвал с головы шапку:
– Почту за честь трапезничать в обществе такой милой и учтивой дамы.
Кривин хмуро наблюдал за тем, как гусары по одному заходят в терем, оставив возле ворот троих караульных.
– Усадьба, милостивые государи, надежно охраняется, – сказал он свысока оставшимся. – Нужды нет торчать тут у ворот. Шли бы вы к друзьям своим…
– Ты пан, – не сказал, а скорее выплюнул сквозь зубы старший из троих, – нам не указ. Снять караул отсюда может только сам ясновельможный
Ходкевич. Так что ступай, не мешай бойцам службу нести.
Кривин, вместо того чтобы разгневаться, вдруг расхохотался.
– Ну и смурной же народ в гусары идет! А я все слушал про вас истории от бывалых людишек, да не верил. И впрямь вы народ удивительный…
– И что же это в нас такого удивительного? – спросил старший.
Кривин ничего не сказал, а отошел в сторону хозяйских палат.
– Из разорившихся шляхтичей, верно, – заметил один из гусар.
– Что так решил? – поинтересовался другой.
– Норову да гонору больно много.
– Гонор есть у всякого в здешнем краю, за кем полторы сотен сабель стоит, – покачал головой бывалый воин. – А манеры у него самые мужицкие. Выбился на войнах из грязи, много такой плесени по-всплывало…
Говоря все это, гусары нарочито повышали голос, чтобы услышала их местная охрана у ворот.
Зная, что Ходкевич не допустит их ссоры с Криви-ном, желали они задеть простых ратников, показать силу королевской власти, удаль свою да крепость сабель и доспеха.
Меж тем, как говорится, не в коня корм удался. Тот самый ветеран, что ворчал при их появлении, подал голос на последнюю реплику столичных гостей:
– Ваша правда, всякую муть в бурю ветры гонят.
При этом старый воин кивком головы указал на удаляющуюся спину Кривина, чтобы не осталось ни у кого из присутствующих сомнений, о ком идет речь.
– Что, не люб тебе командир хоругви? – с удивлением переспросил гусар.
– А что мне он, птица залетная, – пожал плечами ветеран. – Мы впятером из громобоевой дружины. А эти, – тут он сплюнул прямо себе под ноги, – появились вместе с Маржанкой невесть откуда, словно воронье на мертвечину. Стоило только запропасть пану нашему, как уже и нахлебники с захребетниками пожаловали.
– А ну-ка, рассказывай, – насел на него гусар.
– Так ведь известное дело, – ухмыльнулся ветеран. – Когда в глотке сухо, так и рассказ не от сердца идет.
Один из гусар немедленно двинулся в конюшню и вскоре возвернулся, неся два меха с вином.
– А не будет ли лишнего шума, – спросил столичный гость, в сомнении покачивая в руке винный мех, – что дружинники на посту распивают греховные напитки? ..
– Племянница пана в дела службы не суется, – ответил ему ветеран, с нескрываемой алчностью созерцая вожделенное пойло. – Правду сказать, это единственное, куда она носа не сует. А песий сын Кри-вин и его десятники нам не указ.
– Тогда – аминь.
После нескольких глотков глотка ветерана настолько увлажнилась, что он смог наконец начать повествование о пришествии захребетников и нахлебников.
Очень скоро, оставив местных ратников в обществе своих воинов, с опустевшими наполовину флягами, старший из гусар направился к Ходкевичу.
– Ваша милость, – заявил он, – весьма важные вещи говорят людишки из местного гарнизона, Я тут разузнал кое-что…
Ходкевич слушал молча, хмуря брови и теребя перчатки, заткнутые за пояс.
– Значит, появились они вместе с племянницей, а не по ее зову? Интересно, пся крев… А сама Маржан-ка как из-под земли возникла в самый день исчезновения Громобоя. Еще того интереснее…
Он некоторое время прохаживался по светлице, что-то прикидывая в уме.
– Разузнай-ка поподробнее, – наконец сказал он, – как именно исчез Жигеллон?
– Известное дело, – пожал плечами гусар, – Взял, по своему обыкновению, ратников, да ушел верхами в степь, дозором земли обойти.
– Нет, тут что-то нечисто, – покачал головой Ходкевич. – Я за версту измену чую. Слишком все как-то гладко выходит. Ступай к здешним воякам, вызнай все досконально. Вот тебе кошель, распорядись там на свое усмотрение.
Гусар удалился.
Меж тем Ходкевича пригласили в хозяйские хоромы. Некоторое время кавалер размышлял над своим одеянием. Потом все же поддел под камзол кольчужку
– Нечего нам с родины уходить, – заметил неожиданно Кривин. – Пусть немцы с московитами хоть шею друг дружке свернут, а заодно и с татарвой передерутся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91