– Скажи честно мне, по-христиански, – обратился Серебряный к опричнику. – Государь велел тебе сменить меня?
Басманов покачал головой.
– Давно не водил я полки, да у тебя и получается лихо, другим на загляденье.
Видно, отлегло от сердца у Никиты Романовича.
– Что велел государь?
– Я ведь не гонец с подставы ямщицкой, – притворно возмутился Басманов. – Будет что тебе сказать государю, пришлет человечка с папиром. Я по своим делам здесь, опричным.
Серебряный вздохнул.
– На благо ли поделили Русь на земщину и опричнину? Не ляжет ли через то меж нами стена?
– Ты что, решение царское лаять удумал? Охолони, Никита Романович. Со мной можно, а попадется какой иной человечишка…
– Я воин, привык говорить, что на сердце, без хитростей. От сердца привык говорить.
– И что сердце твое вещует? Серебряный помедлил, собираясь с мыслями.
– Мнится мне, княже, что пытаемся мы бить врага разверстой пятерней. Дурно выходит, каждый перст сам по себе. – Для убедительности он потыкал в скамью растопыренными пальцами. – Тогда как надобно кулаком его бить единым.
– На словах-то гладко выходит… Кулаком… – Басманов усмехнулся недобро. – Рука – это не Русь. У длани единая голова есть, которая правит, единое сердце ей жар дает. А на Руси голов много, иные – шибко умные головы, с изгибистым и скользким умом. В опричнине, коль она мала и лично государем выбрана, есть порядок. Ее можно уподобить единому кулаку. А в земщине…
– Я в земщине… Репнин и Русин тоже… были… Басманов глянул на него волком.
– Ты никак решил, что опричники на всю земщину ножи точат? Глупости это и вражьи домыслы! Эдак мы на всю Русь мечи вострить должны.
– Говорят всякое…
– А ты больше слушай, – отрезал Басманов. – Учил тебя духовник – по делам, а не по словам о людях мнить?
Серебряный замолчал. Басманов устало поднялся, подошел к карте и постучал по ней ногтем.
– Кто корабли завел на Балтике?
– Ты, княже.
– Не я, – наставительный тон резанул слух Никиты Романовича, – а опричнина. Не сладить с таким князю Басманову, чтоб в одиночку в далеких землях сыскать верного датчанина, сведущего в морском деле, построить верфь, руководить флотом, да еще и в тайне до поры это сохранить. А кто…
– Да знаю я, сколько вы ладного делаете, а еще больше мыслите сделать, – махнул рукой Серебряный. – Только не по нраву мне все эти тайны, секреты.
– Вот потому ты полками командуешь, а я в опричном приказе волю государя выполняю. И все при деле, к вящей славе Руси.
– Ты, словно щенка несмышленого, меня отчитываешь, – посетовал Серебряный.
– Не обессудь, – заметил Басманов, – но ты отроческие слова речешь. Пятерня, кулак… Или не видишь, сколько явной измены вокруг войны Ливонской? А сколько скрытого недоброжелательства? Можно с этим совладать, коли прежним обычаем жить станем?
– При Иоанне Третьем совладали как-то… Басманов в сердцах хватил рукой по шатровому столбу.
– Совсем замутили голову тебе заботы ратные, Никита Романович! Ты еще царя Гороха вспомни, что Тугарина Змеевича одолел.
Серебряный примирительно поднял руки.
– Не о том мы все. Так, накипело у меня. Давай к делам нашим грешным вернемся, а царский указ оставим на суд Божий.
– Нет уж, – жестко сказал Басманов. – Накипело – так лей через край. Я на то здесь, чтобы в точности знать, понимает ли каждый ратник, да и воевода общее дело, или нет.
– Ну, коли сам хочешь, слушай… – Серебряный сжал и разжал ладони, могучие, способные гнуть подковы. – Страху от вас по Руси много.
– Это верно, – Басманов провел рукой по рукояти сабли. – А кто боится? Тот, чья совесть не чиста. И правильно. Пусть трепещут. Не будет им раздолья, как в прежние времена. Не дадим Русь в обиду!
– Ладно говоришь, – Серебряный подпер кулаками подбородок. – Только не одни воры государевы трепещут.
– Ты про чернь?
– Чернь как раз довольна и весела, когда очередного боярина или купца на веревке по улице волокут. Много честных людей перепугано властью вашей, делами и слухами о деяниях опричников. Слышал, небось, величают вас кромешниками, татями.
– Слышал, – Басманов улыбнулся. – На то и одежды ратников наших темные, и собачьи головы к седлам приторочены. А кого, думаешь, больше всего бесы боятся? Богомольцев в черном. А почему?
– Опять ты со мной, как с дитем малым. Опричный воевода вернулся к седлу и уселся на татарский манер, подобрав под себя ноги.
– Планы у государя большие, – сказал он после долгого молчания. – А противодействие сильное. Очень сильное, Никита Романович. Враг внутренний многоголовый и стозевый, его не вызволишь в поле и саблями не порубишь. Страна большая, а иной раз положиться государю не на кого.
– А бояре?
– Таких как ты, безоглядно верных и честных мало. Многие хотят вольностей, как у польской шляхты. Иные города по сию пору отложиться хотят. Кабы рассказал я тебе об этих темных делишках, бросил бы ты саблю, да в монастырь ушел от омерзения, поверь мне.
– Грязи много, – изрек Серебряный. – Это верно.
– Раз есть грязь, должны быть и те, кто ее разгребает.
– Не стану я допытываться по поводу казней московских, – устало промямлил Серебряный. – Тебе – верю. Не стал бы зря боярскую да княжью кровь лить. Не стану и планов государя выведывать. Скажи только – мы всерьез здесь воюем, или для шутки?
– Всерьез, Никита Романович. Море нам нужно, без него Русь задохнется. Гавани, выход к дальним странам, новые друзья для страны…
– Тогда посоветуй, что делать мне. Идти на Ревель, не дожидаясь указа государева?
– Сам же говоришь – сил мало.
– Сил достаточно… – Серебряный быстро подошел к карте и прочертил ногтем линию вдоль южной границы Ливонии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91