Причина? Должно быть, появился еще один. Где он?
— Пирсон, — сказал я, — Шелд мой. А ты бери Саллеро.
Шелд стрельнул глазами в сторону, и я понял, где тот, другой. У гумна, вот где. Я представил себе циферблат. Шелд — двенадцать, тот, другой, на десятке. Если я быстро дернусь назад и влево, то он промахнется. Хотя кто знает?
— Этот Пирсон стрелять не умеет, — сказал Шелд. — Ты, дурак, этого еще не понял? Ладно, парни, пристрелите этого янки.
Моя нога пошла влево одновременно с выстрелом. Стрелял я в Шелда. Падая на колени, я выстрелил в человека, что торчал у гумна. Потом прогремело еще двенадцать выстрелов, и настала тишина.
Буд Саллеро повис, вцепившись обеими руками в луку седла. Глаза его уже ничего не видели, лицо покраснело, а потом сделалось серым. На рубашке расползалось кровавое пятно.
Брат Шелда валялся в пыли. В дверях появился Пирсон со стареньким «шарпом» 50-го калибра. Руки Саллеро разжались, и он рухнул на землю. Тот, что был у гумна, заскулил и пополз.
— Бен, этот собирается удрать, — сказал Пирсон.
— Пусть. Далеко не уйдет. Я помню, куда всадил пулю.
Норман Шелд болтался в седле — живой. То ли я слишком торопился, стреляя в него, чтобы поспеть к тому, другому, то ли его лошадь дернулась. Моя пуля раздробила ему руку, которая держала оружие.
Не знаю, долго ли мы так стояли. Меня затрясло, и, чтоб унять дрожь, я начал говорить.
— Видишь, все складывается не так, как ты предполагал, Шелд, — сказал я. — Теперь тебе крышка. Разве что левая рука у тебя не хуже правой. Так что лучше убирайся туда, где тебя никто не знает.
С его руки капала кровь, а когда он ею пошевелил, стало заметно, что большой палец свободно болтается на лоскутке кожи. Выше, вплоть до локтя, рука была раздроблена в клочья.
Он молчал и переводил взгляд то на меня, то на руку.
— Я не хотел убивать, — сказал Пирсон. — Я мирный человек. Но они меня достали!
Вышла Эльза.
— Ты все сделал правильно, — сказала она. — Пирсон, я тобою горжусь! Давно пора, я только тебе мешала. Но ведь тебе никогда не удалось бы встретиться с ним один на один. Этого они не любят.
— Все равно уедем отсюда, а? — Пирсон глянул на жену. — Я хочу в Даллес.
— Давайте собирать скот, — сказал я. — Меня еще ждет долгий путь.
Глава 24
На последней станции перед Уматиллой я наконец получил почту, но читать не было времени, и я упрятал письма в седельную сумку.
После перестрелки мы с помощью Пирсона и его дочерей переправились через реку и двинулись на юго-запад в сторону Голубых гор. В стаде было уже сто двадцать две головы молодняка разных пород. Вдобавок Пирсон продал мне еще трех лошадей. Когда мы прощались, он протянул руку и сказал:
— Вряд ли я когда-нибудь смогу отблагодарить вас как следует. Я должен был сам бороться с этими людьми, но жена боялась, что девочки останутся без отца. И она, конечно, права. Пару этих негодяев я бы прикончил, но потом меня бы убили.
— Кто знает, — сказал я. — Ничего нельзя знать заранее. Надеюсь, что в Даллесе у вас все сложится хорошо.
Голубые горы маячили в туманной дали: легкие, переменчивые, неуловимые настолько, что порой нельзя было сказать, горы там или всего лишь мираж. Качались коровьи головы, и пылила дорога, проторенная колесами первопроходцев. Мы не торопясь продвигались вперед, щадя лошадей и давая скотине как следует набить брюхо перед длинным переходом.
Урувиши, древнее древних гор, скакал на лошади, словно молодой парень, а глаза его живо сверкали. Однажды, пропуская стадо вперед, я остановился рядом с ним на обочине и сказал:
— Хотел бы я поглядеть на тебя в молодости, Урувиши.
— Я был воином. Много побед и много скальпов.
— Чего ты хочешь для Коротышки Быка? Кем ты его видишь?
Задумавшись, он долго глядел в спину молодого индейца.
— Я хотел бы, чтоб он жил, как я в молодости. Но так не будет, потому что мир изменился. Ему придется идти дорогой белого человека.
— Ты думаешь, так лучше?
— Нет. — Он посмотрел на меня. — Но так будет.
Позже я сказал ему:
— Вы оба сможете остаться с нами в Южном ущелье. Вы хорошие люди, а нам нужны хорошие люди.
— Там город белых людей?
— Просто людей, — ответил я.
И задумался. Уэбб и Нили могут этому воспротивиться. Но Уэбб поворчит и замолкнет. Случись беда, индейцы с оружием в руках будут вместе с нами. И работать они будут наравне со всеми. Только Нили будет упорно стоять на своем, но он один, и я к нему уже привык.
Через несколько дней на привале, устроившись под соснами, я принялся за письма. Их было целых три: от Рут Макен, Лорны и Нинон. Первым я раскрыл письмо миссис Макен.
«Дорогой мистер Шафтер,
конечно же тебе не терпится узнать, что произошло, пока тебя не было с нами, и чего ожидать в ближайшем будущем, но сперва я хочу сообщить, что никто, слава Богу, не болен. Однако сказать, что все у нас хорошо, трудновато. Тут случилось много перемен, и не все к лучшему.
Нили Стюарт преуспевает в золотодобыче. Когда он говорит о своих успехах, он, несомненно, преувеличивает, тем не менее добывает он достаточно. На него работают Олли Троттер и этот Паппин, а у самого Нили теперь остается гораздо больше времени, чтобы мутить воду.
Мозес Финнерли проповедует. В здании школы ведет службы Джон, поэтому Нили построил для Финнерли отдельную церковь. Туда ходят Стюарты, Крофты и несколько новых семей. Финнерли все время кого-нибудь обличает, будь то мормоны, индейцы, Джон Сэмпсон, наша школа или Дрейк Морелл. Иногда он отпускает туманные намеки в мой адрес и в адрес твоего брата.
Нинон расскажет все, что ей захочется, в своем письме, но с тех пор, как ты уехал, она чувствует себя несчастной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95