Вскоре Вэл обнаружил хорошие показатели в жиле. Через три дня они отгрузили уже двадцать тонн руды, которые в несколько приемов надлежало отвезти на плавильню. Получалось по шестьсот долларов за тонну.
— Подумать только! — воскликнул Тэпли, остановившись передохнуть. — Опять этот Ваггонер! Болтается в городе, не работает и всегда при деньгах. Жрет в ресторанах, пьет, когда хочет, на девочек поглядывает. Вот и спрашивается: где он берет их? Деньги-то?
— Кто-то платит ему.
Тревэллион вспомнил, как Ваггонер появился на дилижансной станции в день приезда Маргриты Редэвей. Зачем он туда явился?
— Вряд ли Ваггонер опасается твоей мести. Ведь ты уже давно в городе, а так ничего и не предпринял. Он не боится, что ты расскажешь о той ночи, потому что это случилось давно и к тому же далеко отсюда. А если ему нечего бояться, тогда чьих это рук дело? Кто-то хочет твоей смерти, и ему есть что терять. Я просто чую, что этот «кто-то» здесь.
— В Вирджиния-Сити?
— Можешь поставить на что угодно, хоть на собственную жизнь.
— А я, похоже, так и делаю, — усмехнулся Вэл.
Они вернулись к работе. Как ни странно, но предчувствие Тревэллиона оказалось верным, так как руда, которую добывали в боковой выработке, выглядела лучше, чем та, которую доставали из основной шахты. Они решили двигаться в этом направлении.
Обычно Вэл быстро принимал решения, но сейчас его раздражала неопределенность ситуации. Справиться с Ваггонером — об этом-то можно было даже не говорить, но этот наемный убийца — единственная ниточка, ведущая к тому, кто стоит за всем этим. Кому понадобилось его убивать? И кто пытался устроить эти ограбления в Сан-Франциско? И опять-таки — зачем?
Тревэллион не находил ответа на все эти вопросы и чувствовал, что ему явно не хватает информации. Позже, когда они решили передохнуть, он заметил:
— Неблагодарная эта работенка.
Тэпли махнул рукой в сторону рабочих.
— Сказать им? Они не проболтаются.
— Скажи. — Вэл оперся на рукоятку кувалды. — Меня все-таки волнует не столько циркуляция воздуха, сколько второй выход. Никто не должен знать о нем.
Работу закончили затемно. Дома Тревэллион разделся до пояса и помылся. Вся его одежда пропахла грязью и потом.
Нарезал мяса и хлеба, приготовил кофе. Еще года два назад он бы разыскал Ваггонера и пристрелил его. Теперь в Уошу боялись стрельбы, всем надоели бесконечные разборки — уж больно много развелось в городе буйных голов. Правда, необычность ситуации состояла в том, что нынешние лодыри могли завтра сделаться миллионерами. Тот, кто сегодня не имел ни цента, чтобы оплатить выпивку, и кого вышвыривали вон из салунов, мог запросто вернуться через пару дней с деньгами и скупить все заведение целиком, чтобы, в свою очередь, столкнуть с крыши прежнего хозяина.
Повсюду открывались новые жилы. Такие прииски, как «Офир», «Йеллоу Джэкет», «Гульд и Карри», «Сэвидж», сделались невероятно богатыми. Их успех окрылял других. Тревэллион хорошо разбирался в горном деле и понимал, какие прииски скоро оскудеют и закроются. Правда, всегда находились любители потрепать языками, которые клялись и божились, что нашли такую жилу, какой не исчерпать вовек. Город кишел авантюристами и мошенниками всех мастей и просто слонявшимися бездельниками. Но большинство жителей честно ковырялись на своих шахтах. Были и такие, как Джон Маккей, которые не только трудились не покладая рук, но и занимались самообразованием. С Маккеем Тревэллион работал бок о бок в Калифорнии и уже тогда поражался его стремлению к знаниям. За короткое время тот освоил основные технологические приемы добычи и изучил геологию. Он мало говорил, но уверенно продвигал свой бизнес и всегда знал, каким путем идти.
Все разговоры в городе велись вокруг новейших достижений. В отеле «Интернэшнл» устраивались грандиозные приемы, шампанское лилось рекой. Суперинтендант одного из приисков подъехал на один из таких приемов в роскошном экипаже, запряженном четверкой вороных, чьи гривы были усыпаны серебром. Другой коммерсант посеребрил коня целиком.
Время лачуг и землянок безвозвратно ушло. Теперь горнорудные магнаты занимали огромные особняки в викторианском стиле с тяжелыми дверными ручками из серебра, с персидскими коврами и занавесками из фламандских кружев. На прииске «Гульд и Карри» было занято две тысячи шахтеров, еще несколько приисков держало столько же. За прошедший год по старой дороге, которую теперь замостили и усовершенствовали, на рынки Сан-Франциско поступило двадцать миллионов долларов в золотых слитках.
Элберт Хескет испытывал величайшее наслаждение, красуясь в новом костюме в ресторане отеля «Интернэшнл». Прежде он никогда не курил, теперь же у него не переводились гаванские сигары. Не большой охотник до выпивки, он постоянно заказывал шампанское и чувствовал себя важным человеком. Теперь он стал богаче, чем все семейство Хескетов вместе взятое, однако их положения в обществе не достиг, и это терзало его.
В глубине души он лелеял мечту сделаться губернатором или даже сенатором. Деньги у него есть, люди его уважают. Только вот… Да, это был страх. Страх, который неотступно преследовал его повсюду, который заставлял его просыпаться среди ночи в холодном поту и лежать, вглядываясь в темноту широко раскрытыми глазами, — страх разоблачения. Даже если по прошествии стольких лет им не удастся ничего доказать, вероятность разоблачения все равно остается. История вылезет наружу, и весь его так любовно создаваемый мир разлетится вдребезги, как тончайшее стекло. Элберт Хескет будет уничтожен.
Его мучили не угрызения совести, а низкий, ничтожный страх быть разоблаченным, потому что знал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134