Одним из них был Махмуд. Высокий двадцатичетырехлетний студент, тщеславно гордящийся своими усами и остроконечной бородкой. Во многом он был обыкновенным щеголем, но обладал острым умом и ловко владел мечом.
Мы случайно встретились в саду Абдаллаха на берегу Гвадалквивира. Сад был тенистый и прохладный. Разросшиеся деревья создавали островки тени на каменных плитах, и я часто сидел там с книгой в одной руке и стаканом золотистого хереса в другой.
Однажды на страницу, которую я читал, легла чья-то тень, и, подняв глаза, я впервые увидел Махмуда.
— О? Студент и винопийца? Ты что, не чтишь Коран?
В то время следовало соблюдать осторожность, потому что в период правления Йусуфа в Кордове встречались фанатики. Но глаза незнакомца казались дружелюбными.
— В такой жаркий день сам Пророк, читая Авиценну, не отказался бы от стаканчика… А кроме того, — добавил я мимоходом, — он никогда не пробовал вина из Хереса.
Он присел рядом.
— Меня зовут Махмуд, я изучаю законы и иногда пью вино.
— А я — Кербушар.
В тени развесистого дерева мы беседовали тогда о том, о чем беседуют молодые люди, когда мир их наполнен идеями и страстью к познанию. Говорили о войне и женщинах, о кораблях и верблюдах, об оружии и Авиценне, о религии и философии, о политике и зарытых сокровищах, но больше всего — о Кордове.
Мы ели фиги, маленькие лепешки и пили вино, и беседовали, пока солнце не ушло с небес и не появилась ему на смену луна. Мы говорили об ошибках Цезаря и смерти Александра, и он рассказывал о Фесе, Марракеше и великой пустыне, простершейся к югу от этих городов.
Это стало началом дружбы — первой дружбы, завязавшейся у меня в стране мавров.
Конечно, был ещё Иоанн Севильский, чье имя многократно упоминалось, и старый Ибн Тувайс, о котором не упоминалось вообще.
Золото мое закончилось, и я продал сапфир. Такой ценой был куплен досуг, и время для учения и ночных прогулок по улицам с Махмудом, и ещё многое другое.
Потрясающая книга появилась недавно в Кордове — написанная аль-Хазини в Мервском оазисе и озаглавленная «Книга о равновесии мудрости». Это был великолепный обзор известных к тому времени знаний по гидростатике и механике, но там говорилось также и о теории тяготения и о том, что воздух имеет вес.
Мы яростно спорили об этом и уже достаточно распалились, когда вдруг мимо нас проехала на верблюде девушка. Мы тут же забыли о тяготении, и вес воздуха обратился для нас в ничто.
Махмуд вскочил на ноги:
— Вы видели ее? Видели, как она посмотрела на меня?
— На тебя? — насмешливо улыбнулся его приятель Гарун. — Она на Кербушара посмотрела! Я это и раньше замечал. Все девушки смотрят на него!
— На эту неверную собаку? — фыркнул Махмуд. — На это зловоние в ноздрях человечества? Она посмотрела на меня!
Верблюд остановился неподалеку, на жаркой, пыльной улице. Всадницу сопровождали четверо солдат — крепкие, угрюмые люди; но что-то в ней привлекло мое внимание, и глаза девушки, глядевшие поверх чадры, встретились с моими. Это был не обман зрения, не тщеславие.
На улице стояла жара, а передо мной только что поставили свежий шербет. Повинуясь какому-то порыву, я взял сосуд с напитком и, четырьмя быстрыми шагами перейдя улицу, подошел к верблюду.
Место, где мы сидели в саду, было рядом с базаром, и внимание охранников на миг отвлекла толпа и толчея.
— Светоч мира, — произнес я тихо, — прими эту малую дань от раба твоего. Его прохлада яснее скажет о моих мыслях, чем любые слова.
Она взяла шербет, и наши пальцы соприкоснулись. Ее глаза над краем паранджи улыбнулись, а губы произнесли:
— Благодарю тебя… Матюрен!
И тут меня окружили четверо солдат.
Глава 11
— Пошел вон, скотина! — толкнул меня бородатый солдат. — Убирайся отсюда!
Разозленный, я захватил его руку борцовским приемом и бросил грубияна через плечо на землю.
Сзади донесся восторженный клич, и Махмуд с Гаруном ринулись к месту стычки.
Солдаты быстро окружили меня, но на моей стороне были месяцы упражнений и сила, приобретенная на галере. Я ударил одного кулаком в зубы, а второго двинул в живот. Непривычные к таким ударам и боли, они попятились в испуге. Я мгновенно отскочил назад и выхватил меч.
Пыльная, жаркая от зноя улица замерла, шум базара внезапно стих. Бородач, которого я бросил наземь, поднимался на ноги, и лицо его было мертвенно бледным. Другой, получивший удар в живот, все ещё судорожно хватал ртом воздух, но остальные обнажили мечи.
Из жаркой тишины дня вышла смерть. Пот заструился у меня по щекам, когда они двинулись вперед — хорошо обученные бойцы, стойкие, с железными мышцами…
Я смотрел в их лица — и тут бок о бок со мной встали мои друзья.
— Бери среднего, Неверный, — сказал Махмуд. — А мы с Гаруном возьмем остальных!
Солдат сплюнул кровью через расквашенные губы:
— Детишки! — глумливо ухмыльнулся он. — Я вам животики раскрою, чтобы туда мухи слетелись!
Он сделал выпад, но я отразил его клинок. Острие моего меча взметнулось, и рука противника у плеча окрасилась кровью. Пока он менял стойку, девичий голос надо мной явственно произнес:
— В полдень, в Апельсиновом дворе!
С этими словами всадница ударила верблюда, и он тронулся с места.
Раненый бородач отчаянно схватил верблюда за повод, но девушка направила животное прямо в базарную толпу, разбрасывая людей во все стороны. Солдаты попытались было прервать схватку, но я вдруг сообразил, что девушка была их пленницей, а теперь убегает…
Резким поворотом кисти я отразил клинок противника и ударил сам. Мой скимитар на всю длину вонзился в грудь солдату, пытающемуся вырваться из боя и преследовать девушку, и он рухнул с пронзительным предсмертным криком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154