Прежде чем он сделал шаг назад, я всадил кинжал ему в живот и, резко повернувшись, оказался лицом к лицу с тремя противниками; мечи их были обнажены.
Валаба пронзительно закричала, и один из них хотел броситься к ней; второй обругал его. За садом послышался шум бегущих ног, и троица сомкнулась вокруг теснее — они собирались убить меня.
Это были наемные убийцы, и победа над ними не принесла бы ни чести, ни славы; да и победить их я мог лишь одним способом — уцелеть.
У ворот замерла Валаба, но они не осмелились бы причинить вред такой знаменитой женщине. Ей ничего не грозило.
Сделав ложный выпад, я на миг заставил их отскочить и поднять клинки для защиты, быстро повернулся кругом, зажал кинжал в зубах, подпрыгнул и ухватился за край стены. Одним движением перекинул через неё ноги — и очутился по другую сторону.
Позади слышались крики Гаруна и его стражников, окружавших сад, но мне здесь больше нечего было дожидаться, и я кружным путем поспешил к своему жилищу.
На постели лежала записка с единственным словом, написанным по-персидски:
«Приходи».
* * *
Сафия ждала меня; если она и заметила мое новое платье, то не подала виду. Показав жестом на какую-то одежду на скамье, она сказала:
— Переоденься вот в это. Ты должен исчезнуть.
— Исчезнуть?
— Тебе нельзя возвращаться домой. Все, что у тебя там есть, будет упаковано и отослано в библиотеку.
Потом указала на небольшой столбик золотых монет:
— Возьми деньги. Ты должен удалиться в указанное место и оставаться там, пока я не позову.
— Час близок?
— На тебя сегодня вечером напали, так ведь?
— Ты знаешь?..
— Это были не твои враги, а мои.
Переодевшись, я стал похож на одного из множества свободных солдат-наемников, готовых продать свои услуги кому угодно и для чего угодно.
Рядом с доспехами лежал меч. Когда я схватил его, кровь во мне вскипела. Ах, что за клинок! Он был прекрасно уравновешен, чувствовать его у руке — это… Я буквально затосковал по битве.
* * *
Комната была маленькая, с одной дверью и окном, выходящим на стену, которая тянулась между двумя рядами деревьев; они затеняли её, и их ветви перекрещивались над нею, образуя туннель из листвы, закрытый ею с обеих сторон. Стена заканчивалась у акведука вблизи улицы.
Предусмотрительность Сафии изумляла меня. Квартал, где я обитал сейчас, ожидая её зова, был убогий, населенный наемными солдатами и разным людом, обычно следующим за армией. Улица рядом с акведуком была та самая, где ожидали в конюшне наши кони. Недалеко от неё находились небольшие крепостные ворота, нечто вроде потайного выхода — потерны.
Дни шли за днями, но в доме имелся богатый запас еды; в глиняном кувшине, подвешенном к потолку, была вода. Нашлись здесь и книги.
Я завел себе только одного друга — озорного, пронырливого человека с проворными руками и ещё более проворным умом. Звали его Хатиб. Он был уже не молод и мало чего не знал из жизни нищих и мошенников. Присев на корточки у порога, он щедро угощал меня новостями, собранными на улицах, а также сведениями о наших ближайших соседях.
У него было лицо, словно выкроенное из старой, мятой-перемятой кожи, и странная манера поглядывать искоса, словно оценивая впечатление, произведенное его словами. Я, по-видимому, нравился ему, да и он мне тоже, но в моем положении было рискованно доверять кому-либо.
Я выдавал себя за солдата-франка и бывшего пирата — эту личину я мог носить вполне естественно, потому что, помимо собственного краткого опыта, у меня в памяти хранилось бесчисленное множество рассказов отца и его команды.
Хатиб научил меня кое-каким трюкам, совершаемым при помощи ловкости рук, и разным фокусам — он как-то странствовал с компанией акробатов и фокусников, а заодно воровал вместе с ними.
За книги я брался только по ночам и при закрытой двери. Умение читать как-то отмечало человека, а о приметных людях всегда ходят сплетни.
В это время я читал «Ожерелье голубки» — труд некоего молодого испанца, мавра по происхождениюnote 12, посвятившего свое время исследованиям любовных игр и сопровождающих их феноменов. Это показалось мне довольно занимательной областью познания.
Хатиб представлял собой книгу несколько иного рода, которую я никогда не уставал читать. Как мне казалось, в его коварном, изощренном, безнравственном уме таились все хитрые трюки и замысловатые устройства, изобретенные фокусниками и мошенниками за тысячу лет. И, кроме того, он обладал такими качествами, как достоинство и верность, что могло бы послужить уроком для любого христианина или мусульманина.
Я часто ходил с Хатибом в укромное местечко среди старых развалин, где собирались акробаты и жонглеры поупражняться в своем ремесле или освоить новые трюки. Я всегда был сильным и ловким, умел владеть своим телом, и потому участвовал в их занятиях, обучаясь разным переворотам, кувыркам и хождению колесом. Кое-чему из этих штук я научился ещё мальчишкой у ровесников, но теперь стал настоящим мастером.
А ещё поблизости проходила Улица Книготорговцев, где собиралось свыше сотни купцов. Они обосновались здесь ещё со времен Аббасидов. Аль-Якуби свидетельствует, что в его время, около 891 года по христианскому календарю, их лавки уже стояли на этой улице.
Многие из лавочников писали письма за плату, были авторами книг и образованными людьми, сведущими в различных областях. Лавки книготорговцев служили не только местом продажи книг, но и очагами интеллектуальных диспутов.
Несколько раз я покупал здесь копии старинных рукописей и проносил их в свой новый дом тайком, под одеждой. Одна из этих рукописей происходила из частного собрания великого египетского врача Имхотепа и касалась лечения болезней глаз, кожи и конечностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154