Кому и зачем потребовалась полусотня отборных дружинников князя Данилы с его вернейшим сотником Андреем? Куда они поскакали, для чего им нужен проводник, знающий степные дороги до самых Карпат?
Вопросы теснились в голове, от их обилия темнело в глазах и ломило в висках. Каждый таил неведомую и оттого еще более страшную угрозу, требовал немедленного решения. А все сводилось к тому, что в урочище, где пребывает Боброк, должен отправиться он сам, поскольку лишь ему по силам единоборство с таким противником, как Дмитрий Боброк.
Адомас открыл глаза, глянул на Казимира.
— Хочу сам видеть Боброка. И как можно скорее.
— Если выступим в дорогу через час, к вечеру будем у ночного становища московитов.
— Отправляемся в урочище немедля. Предупреди об этом всех, кого надобно. Заодно пусть будут наготове три конные сотни великокняжеской стражи. Ступай.
Адомас проводил глазами уходящего Казимира, позвонил в колокольчик.
— Вели оседлать моего коня и помоги переодеться, — сказал он тотчас вошедшему дворецкому…
Как предсказывал Казимир, на место лагеря Боброка они прибыли к вечеру. Едва скакавший первым Казимир остановил коня перед остатками потухшего костра, с ветвей одного из деревьев, окружавших поляну, спрыгнул человек и подбежал к нему.
— Туда, — коротко сказал он, указывая рукой направление.
Его слова были излишни, поскольку в ту сторону вели две глубокие борозды от колес телег и уходила цепочка следов конских копыт. Бегло осмотрев пустую поляну, на которой не было обнаружено ничего заслуживающего внимания, отряд Адомаса двинулся по оставленной колее. Впереди шел напарник Казимира, поджидавший его прибытия на дереве, за ним ехал Казимир с десятком латников и лишь затем на рослой, с огромным крупом кобыле — боярин Адомас. Хотя вместо обычного седла под ним было нечто среднее между седлом и мягким стульчиком, длительная дорога его изрядно утомила. Ломило позвоночник, болели тазовые кости и бедра, к горлу подкатывал и не давал нормально дышать сухой першистый комок.
Однообразие медленного движения постепенно начало укачивать боярина, он все чаще закрывал глаза. Вдруг внезапно остановившаяся кобыла чуть не заставила его вылететь из седла-кресла. Схватившись за рукоять длинного охотничьего ножа, который он привык носить вместо меча, Адомас повел глазами по сторонам и вздрогнул. Прямо перед копытами его лошади лежали один возле другого три трупа. Соскочивший с коня Казимир уже нагнулся над ними и переворачивал лицами вверх.
Это были трупы его людей, которых он оставил наблюдателями у поляны и которые после ухода с нее отряда Боброка пошли следом за московитами. Все трое были поражены из луков. Из двух тел стрелы были вытащены, и лишь из одного обломок стрелы торчал между ребер. С холодком, невольно пробежавшим по коже, Казимир отметил про себя меткость неизвестных стрелков и их хозяйственность опытных воинов, хорошо знающих в походе цену каждой стреле и не желающих напрасно терять ни одной из них. Встреча с такими сулила мало приятного, и, не будь рядом боярина, он предпочел бы находиться подальше от головы колонны.
Выпрямившись, Казимир хотел подойти к Адомасу, однако тот, недовольно скривив губы, махнул рукой. Боярину все было ясно и без чужих объяснений. На этом месте охотники, шедшие по следу, сами превратились в дичь. То ли они позволили московитам почувствовать погоню, то ли те попросту решили проверить свой «хвост», но результат был налицо: несколько стрел, пущенных чуть ли не в упор, избавили отряд Боброка от нежелательного сопровождения. Приказав выслать вперед разведку, боярин пропустил мимо себя полтора десятка всадников и лишь потом тронул кобылу с места.
Борозды от колес привели преследователей к широкой, спокойно несущей свои воды лесной речушке. Ее низкие, слегка заболоченные берега густо поросли осокой и тальником, к чистой воде вела узенькая, прорубленная в кустарнике тропинка. В ее начале, посреди небольшой поляны, стояли два пустых распряженных воза и пузырилась гора брошенной холстины. Следы лошадиных копыт вели по тропинке к воде, на противоположном берегу, чуть ниже по течению, они начинались снова, исчезая затем в береговом кустарнике.
Приподнявшись на стременах, боярин зорко всматривался в пустынный берег, как вдруг неясный шум сбоку привлек его внимание. Обернувшись, он увидел, что возле одного из оставленных московитами возов стоят на четвереньках двое его дружинников. Один, вцепившись другому в горло, стремился дотянуться до его руки, сжатой в кулак и отведенной за спину. Казимир, перехватив взгляд Адомаса, поднял коня на дыбы и очутился возле дружинников. Разрезала воздух плеть, опускаясь на их плечи, свистнула еще раз, обвиваясь вокруг сжатой в кулак руки. Кулак разжался, и на землю упало несколько тускло блеснувших кружочков. Казимир соскочил с коня, быстро нагнулся над ними. Подобрав их, он опустился на четвереньки и начал ползать под возами.
Встав с земли, Казимир подошел к наблюдавшему за ним боярину, молча протянул ему ладонь, на которой лежало несколько золотых монет. Адомас взял одну, поднес к глазам и довольно прищурился. Именно то, что он и предполагал, только услышав об этих возах. Вот почему они были так тщательно перевязаны и охранялись даже от своих людей. А Казимир уже протягивал боярину другую руку с зажатой в пальцах короткой толстой веткой. Между мелкими чешуйками ее коры застрял обрывок грубой серой нити.
— Торопились московиты, боярин, видно, погони нашей опасались. Брод искать недосуг было, а река в этом месте для переправы тяжелых возов никак не годится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38