Мне думается, мои собственные возможности в настоящее время несколько сомнительны.
Душой она желала это сделать, но этого было едва ли достаточно. Шарисса прикрыла глаза рукой и стала изучать заходящее солнце. Как она ни хотела оказаться дома, надо было подумать и о другом — в частности, об их беспомощном спутнике. Баракас даже теперь просто стоял и смотрел на свои руки в латных перчатках, все еще покрытые кровью госпожи Альции, превратившейся в дракона.
Это заставило ее решиться.
— У меня есть мысль получше. Я думаю, пожалуй, вернее всего будет, если мы останемся здесь, отдохнем за ночь, а утром отправимся в путь. Не может быть, чтобы мы находились очень близко от колонии — иначе я ощутила бы что-нибудь. Завтра мы оба будем в лучшем состоянии. Кроме того… — Она указала на Баракаса. Глядя на свои окровавленные руки, сжатые в кулаки, он продолжал бормотать невнятную мольбу. Волшебница спрашивала себя, надолго ли он еще останется в таком состоянии. — Я должна помочь ему смыть эту кровь, хотя бы для того, чтобы самой не сойти с ума!
Фонон согласился с ней и вызвался найти дерево для костра и пищу для их изголодавшихся желудков. Он вытащил кристалл, который дал ему Геррод.
— Твой у тебя по-прежнему с собой?
— Да. Я не смогла бы смотреть в лицо Герроду, если бы потеряла его. — Теперь ей никогда не придется волноваться об этом. Сумрачный чародей находился далеко-далеко и скорее всего никогда не вернется. Она снова огляделась по сторонам. — Где-нибудь поблизости должна быть вода. Именно ее нам и надо найти прежде всего.
Им повезло. Маленький ручеек находился совсем рядом. Это была всего лишь тоненькая струйка, но даже она показалась роскошью Шариссе и эльфу, которых внезапно охватила жажда. Даже Баракас почувствовал жажду. Шарисса надеялась, что прохладная вода вернет его в нормальное состояние, но он лишь вытер рот и сел на берегу ручейка. Бывший глава клана даже не снял перчатки, настолько он не обращал внимания на окружающее.
Солнце еще не совсем зашло. Фонон исчез в лесу, передвигаясь так быстро и бесшумно, как, по мнению Шариссы, способны были двигаться лишь его соплеменники. Она тем временем взялась отмывать от крови доспехи Баракаса. Если бы кто-то сказал ей, что когда-нибудь ей придется заниматься подобным делом, волшебница рассмеялась бы. Баракас сейчас был почти как младенец.
Ее усилия были потрачены более или менее впустую. Кровь, запятнавшая его доспехи, уже высохла на них. Шариссе удалось лишь придать Баракасу не такой ужасающий вид, но вблизи эти пятна явно выделялись. Завтра, когда ее воля укрепится, она воспользуется волшебством, чтобы устранить оставшуюся кровь.
Баракас как бы походя отметил ее усилия, прервав свои нечленораздельные бормотания вроде «Пр…» и «Tee…» словами:
— Они не сойдут. Кровь просочилась мне на кожу. Эти пятна не сойдут никогда.
После того как она сдалась, Баракас возвратился в то же самое лунатическое состояние. В конце концов Шарисса привела его к дереву и усадила, уперев спиной о ствол. Потом она занялась собой.
Темнота теперь приближалась быстро, а Фонон все еще не возвращался. Шарисса поняла, насколько трудной могла оказаться его задача, но все же начала волноваться. Даже зная, что теперь она находится на другом континенте, волшебница боялась, что ночь так или иначе разлучит ее с последним и самым важным другом. Баракаса, в его нынешнем состоянии, просто не следовало принимать в расчет. Она была одна. Пытаясь не думать об этом, волшебница начала собирать сухие ветки, с помощью которых она могла бы развести огонь. Шарисса думала создать огонь без топлива, но даже это оказалось ей не под силу. Кроме того, она всегда гордилась тем, что не полагалась на свои способности, когда достаточно было простых физических усилий. Повести себя иначе означало бы пойти против того, чему учил ее отец.
На закате вернулся Фонон. Он принес сучья, в дополнение к собранным Шариссой поблизости, и, что важнее всего, ягод и кролика. Она порадовалась, что он знал, как приготовить его; мысль о необходимости заниматься этим после попыток смыть с Баракаса кровь едва не вызывала у нее тошноту.
Пищи было немного, но достаточно для одного раза. Шарисса дала Баракасу равную с другими часть, которая быстро исчезла у него во рту. Она сняла с него шлем и, пока он ел, не смогла удержаться от того, чтобы поисследовать его лицо. Однако единственное, что он делал, когда не бормотал, — это снова морщил в задумчивости лоб. Она спрашивала себя, о чем же он думал. В его глазах было отчаяние; вот все, что она могла сказать.
После еды они решили лечь спать. Фонон первым вызвался стоять на страже, уверяя ее, что он, будучи эльфом, мог отдыхать, но при этом совершенно осознанно воспринимать все происходящее вокруг них. Когда она угрожающе взглянула на него, он пообещал, что непременно разбудит ее, когда настанет ее очередь. Шарисса не хотела, чтобы он брал на себя задачу охраны целиком. Фонон был так же измучен, как и она.
Шарисса заснула чуть ли не раньше, чем ее голова прикоснулась к земле. Сновидение навалилось сразу же. Это было какое-то непонятное преследование, когда усталая волшебница пыталась убежать от отвратительного бесплотного существа, которое уставилось на нее тысячей глаз. Она убежала от своего ужасного преследователя лишь для того, чтобы едва не оказаться в открытой пасти огромного дракона с головой Геррода. Шарисса повернулась и побежала прочь от этого чудища и тут услышала злобный смех хранителя-отступника.
Преследование все продолжалось и продолжалось, а чудовища и воспоминания хаотически сменяли друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116