Как это очаровательно! – восхитилась миссис Соломон. Такой вежливый, кто бы мог подумать, что он уже столько лет страдает оттого, что его сын сделал нечто такое, о чем и рассказать невозможно. Римо был вынужден прочитать Чиуну еще одну лекцию. Эти лекции участились с тех пор, как президент объявил о своих планах посетить коммунистический Китай.Они сидели на берегу Карибского моря, и небо над ними стало сначала красным, потом серым, потом черным, и когда они почувствовали, что вокруг никого нет, Римо зачерпнул пригоршню песка и, пропустив его сквозь пальцы, сказал:– Папочка, никого в мире я не уважаю так сильно, как тебя.Чиун, одетый в белое кимоно, сидел молча, словно бы вдыхая свою суточную порцию соли из морского воздуха. Он ничего не ответил.– Бывают времена, когда мне становится больно, папочка, – продолжал Римо. – Ты не знаешь, на кого мы работаем. А я знаю. И именно потому, что я это знаю, я понимаю, как важно нам не привлекать к себе внимания. Мне неизвестно, когда завершится этот курс переподготовки и мы разлучимся. Но пока ты со мной… Да, нам очень повезло, что этот мальчишка думает, будто поскользнулся. И в прошлом месяце в Сан-Франциско нам тоже повезло. Но ты ведь сам говорил, что везение дается человеку легко, но так же легко отбирается назад. Везение – самая ненадежная вещь в мире.Волны размеренно бились о песок, и в воздухе начала ощущаться прохлада. Чиун негромко произнес что-то, что прозвучало как «клещи».– Что? – не понял Римо.– Кветчер, – повторил Чиун.– Я не понимаю по-корейски, – сказал Римо.– Это не по-корейски, но все равно подходит. Это слово использует миссис Соломон. Это существительное.– Я полагаю, ты хочешь, чтобы я спросил, что оно означает?– Это не имеет значения. Человек остается тем, чем он является.– Ну, ладно, Чиун. Что такое кветчер?– Я не уверен, что это можно точно перевести на английский.– С каких это пор ты стал иудеем?– Это идиш, а не иврит.– А я вовсе и не приглашаю тебя исполнить главную роль в «Скрипаче на крыше», или в каком другом еврейском спектакле.– Кветчер – это человек, который только и делает, что ноет и жалуется на судьбу, жалуется на судьбу и ноет по самому ничтожному поводу.– Мальчишка из ресторана не сможет ходить без костылей еще много месяцев.– Мальчишка из ресторана больше не будет невежливым. Я преподал ему бесценный урок,– Урок заключается в том, что он должен держать себя в руках, когда на тебя находит одно из твоих настроений.– Урок заключается в том, что старших надо уважать. Если бы молодых людей, уважающих старших, было больше, мир стал бы куда более спокойным местом. Это всегда было самой большой проблемой для человеческой цивилизации. Недостаточное уважение к старине.– Ты хочешь сказать, что я не должен с тобой разговаривать так, как разговариваю сейчас?– Ты слышишь то, что хочешь слышать, а я говорю то, что хочу сказать. Вот что я хочу сказать тебе.– Возможно, мне придется прервать курс подготовки из-за всего, что произошло, – сказал Римо.– Ты будешь делать то, что должен делать ты, а я буду делать то, что должен делать я.– Но ты больше не будешь делать то, что сделал?– Я приму во внимание твою болезненную реакцию на такой ничтожный пустяк.– А те футболисты – тоже ничтожный пустяк?– Если человеку очень хочется волноваться, он никогда не будет испытывать недостатка в поводах для этого.Римо воздел руки к небу. Непробиваемое упрямство есть непробиваемое упрямство.Чуть позднее зазвонил телефон. Вероятно, сигнал отбоя. Сигнал тревоги поступал до десяти раз в год, но, если Римо задействовали хотя бы один раз из десяти, это уже было много.– Слушаю, – сказал Римо.– Сегодня в девять вечера, в казино. Мама будет там, – произнес голос, и раздались гудки.– Какого черта? – полувопросительно выругался Римо.– Ты что-то сказал?– Я сказал, что это стадо баранов ведет себя в высшей степени странно.– Обычная американская манера, – счастливо объявил Чиун. Глава пятая Казино было похоже на большую гостиную, где в полумраке то тут, то там раздавались приглушенные возгласы. Римо прибыл ровно в девять часов вечера. Он смотрел на часы сорок пять минут назад и теперь хотел проверить, насколько точно его внутренние часы отсчитывают минуты. Сорок пять минут – идеальный срок для этого, поскольку они состоят из трех коротких периодов, служивших для Римо единицей исчисления времени.Входя в казино, он глянул на секундную стрелку часов. Он ошибся на пятнадцать секунд. Неплохо. До Чиуна далеко, но все же неплохо.На Римо был темный двубортный костюм, голубая рубашка и темно-синий галстук. Манжеты рубашки были на пуговицах – Римо никогда не носил запонок: лишний металл, болтающийся независимо от тела, сковывал его движения.– Где самые маленькие ставки? – спросил Римо у пуэрториканца в смокинге, чей важный вид ясно показывал, что он здесь работает.– На рулетке, – ответил тот и показал рукой на два стола у стены, окруженные группой людей, ничем не отличающихся от других людей вокруг других столов. Римо легко проскользнул сквозь толпу, по пути заметив, как по соседству орудует карманник, и привычно оценил технику его работы. Слишком дергается – никуда не годится.До его ушей донесся шум спора по поводу размера ставок, и по характеру спора он понял, что доктор Смит тут.– Минимальная ставка – доллар, – твердил крупье.– Послушайте, я купил фишки по двадцать пять центов, и вы мне их продали. Тем самым мы с вами заключили обоюдный договор. Если вы продаете фишки по двадцать пять центов, то, значит, тем самым, признаете возможность ставок по двадцать пять центов.– Порой мы позволяем ставить двадцать пять центов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58