—Убийство! Убийство…
Вынырнувший откуда-то сбоку из темноты Нэд что-то им крикнул у самого уха, резко толкнул в сторону. Кто-то сбитый с ног, тяжелый, пролетел в образовавшееся пространство, впечатался в асфальт. Это уже не имело отношения к мадам Тюссо. В нескольких метрах впереди что-то прозвенело по тротуару. Там была улица. Полно огней. Лежащего подняли. Игумнов узнал Варнавина. В нескольких метрах впереди валялась пустая, с отбитым дном бутылка «Столичной»…
Волосы Вики пахли никотином. Они начали сбрасывать одежду, едва за ними закрылась дверь номера. Снимая колготки, переводчица высоко, на кресло поставила ногу. У нее было стройное упругое тело. Крупные глаза, округлые формы, полные губы…
Вика попросила Игумнова не гасить в номере свет. Кто-то бывалый — из российских секьюрити — предупредил: служба безопасности отеля пользуется собственными ключами-специалками в темноте.
Похоже, она так и не справилась со своими опасениями. В последнюю секунду осторожно отстранилась. Миг высочайшего сопряжения был и мгновенным разобщением. Чуда не произошло. Близость была одномоментной. Как мгновенное слепящее свечение перегорающего вольфрамового волоска. Снова возник заполненный гостиничной мебелью номер. Неродной запах и приметы незнакомой жизни, чужая женщина рядом в немыслимо громадной кровати. Английская Библия на тумбочке у головы. Потом шипучие струи в сверкающей никелем и зеркалами огромной ванной. Сброшенные на мрамор белоснежные махровые простыни… Мимолетное апатичное расставание. Вика сняла висевшую на спинке кресла розовую ленту — знак приглашенной переводчицы, — надела через плечо.
— Все болит… — Она показала на низ живота. — Пойду приму анальгин.
— Анальгин один не принимают. Только с эритромицином.
— Ты не врач, часом?
— Какой врач? Розыскник. А еще раньше гаишник.
— Не провожай… Так спокойней!
— Прощай…
— И если навсегда, то навсегда прощай!.. — В университете она штудировала классику.
— Успеха!
На этаже было шумно. Российские секьюрити в номерах отмечали предстоящее возвращение.
—Тебе тоже…
И все уже позади.
До отъезда на рассвете в аэропорт Хитроу к московскому рейсу компании «Бритиш-Эйр» оставалось время. Игумнов включил телевизор, отошел к окну. Внизу каменного мешка сновали похожие на средневековые фаэтоны высокие английские такси.
Вечерний инцидент в Музее мадам Тюссо прошел незамеченным для посторонних. Из англичан только Нэд и его коллега из «Пинкертон консалтинг энд инвестигейшн сервис» знали правду. У Варнавы обнаружилась небольшая ссадина на виске и ушиб предплечья. Типичные симптомы асфальтовой болезни… Через несколько минут его уже доставили в отель. Все списали на английскую халяву — дармовую нодку в зале восковых знаменитостей.
Игумнов отошел от окна.
Вика у подъезда внизу так и не появилась. У нее оставалась с собой бутылка «Столичной».
«Должно быть, застряла у кого-то в номере…»
Сам он был явно не в форме.
По телевизору шел фильм о полицейской собаке. Игумнов видел его несколько раз. Преступник вогнал в служебно-розыскную собаку всю обойму. Жизнь животного висела на волоске. Ее проводник-полицейский на руках доставил истекающего кровью друга в клинику.
«Собаку спасли…»
Близких своих он, Игумнов, спасти не смог… Мысль плыла абсолютно непродуктивна.
В коридоре послышались шаги. У номера они внезапно стихли, потом раздались снова. Теперь кто-то уже удалялся в сторону лифта. Под дверь была подсунута салфетка. Игумнов развернул бумагу. Ответ на вопрос, который он задал накануне Варнаве, — имя человека, к которому направлялся в Москву Туманов. Придя в себя, Варнава все-таки решил обезопаситься — начать переговорный процесс. На салфетке печатными буквами стояло корявое: «САВОН».
Игумнов слышал эту кличку от Рэмбо. «Авторитет, дающий крышу бухарской фирме…»

Нисан Арабов преодолевал последний свой земной путь. Сопредседателя Совета директоров фонда «Дромит» мчала по трассе Самарканд — Катты-Курган — Бухара сверкающая черная «Чайка» из президентского гаража в Ташкенте.
Прямой авиарейс на Бухару не прошел. Сели в Самарканде, дальше в Вабкент гнали на машинах. Родственники. Друзья. Бизнесмены, чьи долговременные программы связаны были с Фондом. Воровской авторитет Савон, обеспечивавший Нисану московскую крышу . Сотрудники. Любимые женщины. Кто чувствовал себя обязанным Арабовым за поддержку. Кто рассчитывал своим присутствием обратить на себя внимание нового руководителя «Дромита».
Похоронный кортеж растянулся на километр. С гаишным эскортом. С мотоциклистами по обе стороны. С начальником Самаркандского управления ГАИ во главе. Прежняя, она же нынешняя, номенклатура тоже примкнула.
Нисана знали и уважали. Перед ним заискивали. Он уезжал, но всегда возвращался. Он занимался классической борьбой, был чемпионом республики, призером Союзных Спартакиад. Его Любовь называлась Прикладная Математика. Он закончил среднеазиатский университет. Защитил кандидатскую. Преподавал. В конце застоя ушел в коммерцию. Заработал миллион крепких тогдашних рублей и превратил их в баксы, за что сидел в комитетской тюрьме в Ташкенте по расстрельной статье. Стал по корешам со всеми крупными воровскими авторитетами. Его интересовало все. Не занимаясь металлом, он знал цены на украинский, какачаровский… Крупнейших производителей. Освободившись с перестройкой, открыл производство, продукцию продавал через свои магазины. Через год у него была уже их целая сеть.
Не забывал о добрых делах — лавки для малоимущих, стипендия в университете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112