Я подошел, и Хаджинур, церемонно поклонившись, сказал:
- Товарищ прокурор, разрешите представить подведомственный морской состав. Миша Русаков - капитан водоох-ранного судна "Александр Пушкин".
Я протянул руку.
- Вы мне и нужны. Завтра.с утра я хотел выйти в море, посмотреть окрестности...
Русаков мазнул ладонью по белым смешным усам, подчеркивавшим его молодость.
- Завтра в восемь "Александр Пушкин" готов вас принять. Он скромно отошел, а мы с Хаджинуром сделали еще несколько шагов к воротам.
- Много людей... - заметил я.
Мое внимание внезапно привлекла молоденькая женщина в черном; она стояла ко мне спиной, но мне показалось, я узнал ее.
Я чуть замедлил шаг, задерживая Орезова. В этот момент женщина обернулась.
Я не ошибся. Это была она, та, которую я видел вместе с убитым Пуховым накануне его гибели.
- Много вдов... И совсем молодых. - Я незаметно показал на нее Орезову. - Не знаете, кто это?
- Ну, эта - еще только без пяти минут вдова! Муж ее пока жив... Его приговорили к расстрелу за убийство и поджог рыбинспекции!
- Это жена того браконьера, который...
- Ну да! Умара Кулиева!
Почувствовав, что за ней наблюдают, молодая женщина подняла глаза безразличный взгляд ее безучастно скользнул по мне. Кулиева словно видела меня впервые. Еще через минуту, не оглядываясь, она уже шла к воротам.
2
Море было неспокойно. Спускаться на борт водоохранного судна "Александр Пушкин" пришлось по стальной лестнице, приваренной к причалу. Ветер рвал куртку. Хаджинур с Цахханом Алиевым следили с палубы, как я разворачивался, стараясь нащупать ногой очередную перекладину.
- Похоже на полосу препятствий! - заметая, присоединяясь к ним.
- Не помешаю? - Начальник рыбинспекции пытливо взглянул на меня. Рябоватое лицо было настороженно. - Узнал, что вы едете на Осушной, решил примкнуть...
- Странно только - я никому не называл конечного пункта...
- А у нас так. Вы еще только подумали, а на Берегу уже известно. С другой стороны: где еще искать Мазута, если не у прокаженного Керима?
Пенсионного вида старослужащий в форменных милицейских брюках, промасленной телогрейке и шапке-ушанке сбросил швартовы, начальник рыбинспекции ловко втянул их, закрепил на носу и корме. Цаххан Алиев был, в сущности, еще молодой крепкий мужик, которому не всегда удавалось сдержать свои первые и наиболее сильные эмоции.
Я поднялся на мостик к Русакову.
- Товарищ капитан дальнего плавания... Он не дал мне договорить, поправил смешные, как у моржа, совершенно белые усы.
- Я не дальнего плавания, я малого плавания капитан. Но любой подтвердит - кто на Хазарском море не плавал, тот не моряк. У нас четыре сопли на погон зазря не получишь. - Он показал на свои узкие погончики, пересеченные сломанными золотыми полосками нашивок.
- Просто для меня всякое плавание дальнее, если выходим из порта, Миша, - сказал я.
Мы двинулись по изумрудно-зеленой воде. Ветер стих. Повсюду виднелись колонии водорослей, вырванных ночным штормом. Донная трава - любимый корм глупой здешней птицы качкалдак - была разбросана по всему заливу.
С мостика мне были хорошо видны вытащенные на причал плавсредства рыбнадзора. С того времени, когда я с Леной и ее сокурсниками собирал материал о поведении браконьера и инспектора в конфликтной ситуаций, обеспеченность его, в сущности, не изменилась. Та же "ракетка" на подводных крыльях - "Волна", быстрая, однако маломаневренная, с относительно небольшим углом атаки. Преследовать браконьеров на ней можно было только по прямой - на малой воде "ракетка" была и вовсе бесполезной. Водометный катер "Тритон"... Наконец, основное плавсредство рыбинспектора - не очень надежная мотолодка "Крым" с подвесным мотором "Вихрь-30".
Покойный Пухов, должно быть, чаще всего выходил на дежурство именно на ней - в одиночку или с другим рыбинспектором. Может, с покойным Саттаром Аббасовым, подумал я. Теперь оба покоятся на одном кладбище...
Далеко в море показался белоснежный паром, шедший в Красноводск. Мы быстро сближались. Высокий, с обрезанной напрочь кормой, с круглыми дырочками иллюминаторов по бокам, паром был похож на старый гигантский утюг, заправленный древесным углем.
- "Советская Нахичевань", - объявил Миша Русаков. Знал ли он об этом раньше или разглядел в бинокль, который время от времени подносил к глазам? - Югославской постройки...
Он мог и не объяснять. Я приехал этим паромом и все утро просидел со старшим помощником капитана, слушая историю судна.
Старпом говорил о тоннах топлива, которые сжирает "Нахичевань" за один рейс, о ее убыточности, я слушал вполуха, думая о том, что оставляю на том и что ждет меня на этом берегу.
Служебные дела и отношения с начальством напрягли и без того непрочную ткань моей семейной жизни, а ставшее привычным "качание прав" и выяснение отношений с женой после полуночи и до утра взвинтили мою нервную систему и посеяли во мне ложную идею, будто все беды происходят только от лжи, и людям необходимо говорить всю правду, какой бы она ни была горькой. И вовсе не от пришедшей ко мне мудрой смелости, а только от плохих нервов - я сказал начальству в глаза, что о нем думаю. Это была совсем маленькая правда. Горькая, как порошок хины.
Начальство искренне тяжело переживало изреченную мною печальную правду. Осознавало в многомудрой голове, раскаивалось в ранимой легко душе и перестроилось в служебном приказе. В приказе о выдаче мне синекуры - на противоположном берегу Хазарского моря.
Все сразу стало на свой места. Страсти улеглись. Отношения с начальством тут же улучшились, потому что я со своей крошечной злопыхательской правдой сразу уматывал за триста верст, с глаз долой - на зеленый морской горизонт, да и вообще выходил из подчинения - водная прокуратура не подведомственна территориальной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66