..
Она говорила одна и не замечала этого. Дочь обидчиво поджала губы, взглянула на часики.
"В семейных неурядицах дочь, должно быть, держала всегда сторону отца, - подумал я. - И не бескорыстно!" - Я представил, как Баларгимов под настроение дарит ей то шерстяную кофточку, то модные импортные часики.
- Вся беда оттого, что люди нам завидуют... - тянула свое Баларгимова. - Считают чужие деньги! Отец работает, дети послушные. Дочка на третьем курсе... Дом, правда, совсем развалюха. Стыдоба от соседей... Вы видели!
- Зато дача! И неплохая! - раздраженно заметила дочь. Как многие неумные люди, она была не удовлетворена степенью внимания к себе и дала это понять.
- Одно слово - что дача! - Баларгимова колыхнулась рыхлым, как у медузы, телом. - Малю-ю-сенький домик. Остался отцу от дяди... Три комнатки.
- Четыре!
- Четвертая совсем крохотная! Вроде чулана!
- Часто бываете там? - спросил я.
- Когда? И зачем? Работы хватает. - Баларгимова махнула рукой. - Муж иногда заедет. Там у него гараж.
- Никто постоянно не живет?
Она пожала плечами, бесформенный бюст ее на мгновение слегка округлился.
- Одно время соседка жила. Ребеночек у нее. С мужем разошлась. Молоденькая. Пусть живет! Римка Халилова...
Дочь быстро испытующе взглянула на мать, но та была спокойна. То ли не видела ничего необычного в том, что молодая одинокая женщина живет на их даче, то ли не хотела трепать себе нервы.
- Дача тут, в городе?
- В Дашкуди.
Я видел это название по дороге к метеостанции. Одинокий столб на краю трассы, и грунтовая дорога, уходящая к морю среди барханов.
- Халилова и сейчас там?
- Зачем? Это больше года назад было! Муж ее уехал. Она снова дома. Рядом. Видели - голубые наличники? Так вы ничего и не можете нам обещать? спросила Баларгимова. - Скоро его отпустят?
- Пока нет. Я задержал его на четырнадцать суток. Он на том берегу. К сожалению, ничего больше не могу вам пока сказать.
Они ушли. Дочь Баларгимова не пожелала со мной проститься, обидчиво поджала губы. Я подумал, что падение отца не послужит ей уроком, поскольку теперешнее ее существование - это только борьба за то, чтобы ее признали. Ничего другого я не обнаружил в ее красивой головке, пока мы разговаривали.
Контора Сувалдина находилась в двухэтажном доме старинной кирпичной постройки на самом берегу.
Кабинет орнитолога, увешанный фотографиями и диаграммами, был похож на музей. В центре, на видном месте, висела уже знакомая мне цитата из Красной книги: "Каждая нация перед лицом мира несет ответственность за сохранение природы".
Сувалдин, не поднимаясь с кресла, протянул мне обе руки; его постоянные атрибуты - шляпа, бинокль и костыли - находились рядом.
- Слава богу! Нам удалось сначала полностью выявить, а потом и ликвидировать очаги поражения птицы. Потери качкалдаков меньше, чем я ожидал...
Он принадлежал ктой категории людей, чье слово превращается в проповедь.
- Но сколько еще невежества, непросвещенности! Люди злонамеренно распускают слухи, натравливают на водоплавающих... "Рыбы нет - потому что ее съели птицы!" Или: "Лещей съели бакланы..." Но подумали бы - может ли баклан заглотить рыбу, которая больше его самого!..
Он взял со стола тонкую пластмассовую папку.
- Это докладная Сережи. Вернее - копия. А это... анонимное письмо. В нем написано, что я... автор книги в защиту рыбоядных птиц... отравил качкалдаков! Чтобы улучшить отчетность...
Анонимка была исполнена тем же почерком, что и полученная мною. Текст был тоже идентичен, как и школьная бумага. Мне показалось, над нижним ее краем тоже виднелось крохотное жирное пятнышко.
- Докладную возьму, - сказал я. - А заниматься анонимкой у меня просто нет времени...
- Что я по закону обязан с ней сделать? Кому-то отправить?..
- Спустите ее в унитаз.
- Можно? - Он обрадовался. Я поднялся.
- Вы не осмотрите наш кабинет? В этой комнате результаты моей десятилетней деятельности на Берегу...
- К сожалению.
- Я понимаю, - с горечью сказал он. - Но в следующий раз вас ждет знакомство с фламинго!
- Тут водятся фламинго? - Последний раз я видел их еще школьником - в зоопарке.
- И не только они... - Он указал на фотографию на стене. - Волки гонят по мелководью двадцать восемь сайгаков. Лучшая моя работа.
Я задержался.
Снимок сделан был, очевидно, с вертолета, с небольшой высоты. Желтое, расплывшееся по краям пятно - головы и спины каких-то крупных парнокопытных, схваченных на бегу фотокамерой. Сумасшедшая гонка. Белая пена. Зеленая гладь моря. И темно-серая длинная тень хищной догоняющей стаи...
- Знаете, что я подумал? - сказал Сувалдин. - Лучше ей висеть в вашей экологической прокуратуре... - Он, конечно же, был фанат. - Она всегда будет напоминать вам о защите слабых! Увозите!
Он хотел кого-то позвать, чтобы сняли фотографию, но я его отговорил.
- Потом... Сколько, сказали вы, здесь сайгаков?
- Двадцать восемь. Можете не считать.
Знал ли он так же точно количество преследователей Пухова?
Сувалдин оставался нейтральным в больших рыбных войнах последнего столетия. Не пытался ли он таким способом сохранить своих качкалдаков и фламинго?
"...Я убедился в том, - писал Пухов в докладной на имя руководства Главрыбвода, - что на участке обслуживания 1-й инспекции рыбоохраны идет незаконный массовый вылов осетровой рыбы, о котором все знают, но не принимают никаких мер. Браконьеры в дневное время в присутствии работников рыбоохраны и милиции причаливают к берегу в районе метеостанции, где реализуют выловленную рыбу... Начальник рыбнадзора непосредственной борьбой с браконьерами занимается мало, передоверяют работу старшим рыбинспекторам, каждый из которых является полновластным хозяином на своем объекте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66