Понятно?
– Это зависит от обстоятельств.
– К черту обстоятельства! Что за игру ты ведешь? Ну, давай, выкладывай!
– Выражайтесь яснее.
– Кто ты и откуда?
– Путник.
– Куда направляешься?
– Куда-нибудь.
Том презрительно рассмеялся.
– Ты всегда так неразговорчив?
– Обычно да.
– Ну со мной это не пройдет, придется поработать языком. Давай…
Сэр Мармадьюк зевнул, прикрыв рот рукой.
– Спать хотите, господин хороший? – проревел Том.
– Да.
– Так вот, послушай, приятель, сегодня я расположен поболтать с тобой. Тут, как я понял, присутствует леди, почему бы ей не присоединиться к нам?
Сэр Мармадьюк поднял голову и взглянул на бродягу. Глаза под тяжелыми веками возбужденно блестят, брови нахмурены. Лоб перерезает неровный белый шрам, наполовину скрытый темными прядями тусклых волос. Какое-то время они не сводили друг с друга глаз, не произнося ни слова. В сарае повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь заунывными всхлипами ветра.
– Помоги нам Господь, что за ночь! – суетливо воскликнул мистер Вэмпер, переводя встревоженный взгляд с одного на другого.
Двое не пошевелились и не произнесли ни слова, все так же глядя глаза в глаза. Беснующийся ветер рвал и метал, стены скрипели и жалобно стонали, эти тоскливые звуки не мог заглушить даже громкий шум дождя. Затем неожиданно и громко Том спросил, казалось, против собственной воли:
– Какого черта вы на меня так уставились?
– У вас шрам над правой бровью.
Тяжелые веки сузились, глаза превратились в сверкающие щелочки, лохматая голова подалась вперед.
– И что с того?
Сэр Мармадьюк перевел взгляд на рваный выцветший платок, обмотанный вокруг волосатой шеи.
– Я удивлен, – коротко ответил он.
И в третий раз вопрос, казалось, слетел с языка Тома помимо воли:
– Чему вы удивлены?
Сэр Мармадьюк зевнул и поднялся.
– Невероятным вещам! – он небрежно кивнул и медленно направился в дальний угол, покачивая в руке спицу от колеса. Некоторое время он неподвижно стоял, глядя на едва различимую фигуру Евы, почти целиком скрытую душистым сеном. Тонкие брови джентльмена были нахмурены, казалось, он о чем-то мучительно размышляет.
– Невероятно! – пробормотал он. – Невозможно, это было бы слишком уж поэтично.
Памятуя о своем обещании, он лег так, чтобы Ева могла дотянуться до него рукой. Брови его, по-прежнему, оставались нахмурены. Он смотрел на потрескавшиеся стропила, едва различимые в мерцающем свете очага. Казалось, тяжелые балки шевелятся, словно какое-то фантастическое существо.
«Я не должен спать, – приказал он себе, борясь с усталостью. – Я не должен спать!» Но сено было таким мягким, его аромат успокаивал, баюкал, и глаза сэра Мармадьюка сами собой закрылись.


– Джон, Джон, проснись! Проснись же! Тсс, слушай!
В сарае царила тишина. Ветер, судя по всему, стих, дождь прекратился. Было темно, лишь в очаге тускло мерцали тлеющие угли. И вдруг тишину нарушил неясный звук. Сэр Мармадьюк приподнялся на локте. Он напряг все органы чувств, ибо Этот странный, зловещий, повторяющийся звук не предвещал ничего хорошего.
– Кто-то крадется к нам… чья-то рука шарит по стене, – почти беззвучно прошептала Ева.
Сэр Мармадьюк справился с дрожью и начал отчаянно шарить по сену, пока пальцы не нащупали крепкую тележную спицу. Тогда он медленно и осторожно поднялся, сначала на колени, затем на ноги. Сидя на корточках, широко раскрыв глаза, он вглядывался в темноту, готовый к безжалостной схватке. Благородный джентльмен уступил место первобытному дикарю, спокойному и беспощадному.
Осторожный шорох приближался. Сэр Мармадьюк не отрывал взгляда от слабого мерцания очага. Теперь он отчетливо различал мягкий звук шагов. Внезапно какая-то неясная тень закрыла свет очага. Сэр Мармадьюк напряг зрение – на него надвигалась человеческая фигура: голова, плечи, руки. Он прыгнул и нанес стремительный удар, споткнулся, вскочил и снова ударил. Раздался блеющий крик, полный ужаса и боли; длинные руки взметнулись вверх, но сэр Мармадьюк, используя спицу, как шпагу, сделал быстрый выпад. Раздался стон, тело с шумом рухнуло на пол, и на какое-то мгновение воцарилась абсолютная тишина, которую в следующий миг разорвал пронзительно-дрожащий крик.
– Том! Том… О, Том!
Сэр Мармадьюк, вглядываясь в темную неподвижную массу у своих ног, услышал быстрый топот, скрип двери. Затем раздался голос девушки:
– Джон, милый Джон, с тобой все в порядке?
– Да, дитя мое.
– Что… что это было, Джон?
– Подлость и низость.
С этими словами сэр Мармадьюк склонился над распростертым телом и подтащил его к почти совсем погасшему очагу. Он бросил в угли вязанку хвороста, и вскоре разгоревшееся пламя осветило лицо Тома. Из рваной раны, наполовину скрытой грязными волосами, сочилась кровь. Но взгляд джентльмена был прикован к старому шраму на лбу. Сэр Мармадьюк не побрезговал даже убрать грязные пряди, чтобы получше разглядеть рубец. Помедлив минуту, он развязал грязный шейный платок раненого и разорвал ворот рубашки. Обнажилась поросшая щетиной шея, и сэр Мармадьюк увидел то, что искал.
В следующее мгновение он резко отпрянул, поднялся на ноги и вгляделся в лицо поверженного противника. Глаза у того были закрыты, ноздри со свистом втягивали воздух. Сэр Мармадьюк перевел взгляд на тяжелую спицу.
– Джон, он умер?
– Живехонек! – сквозь зубы ответил сэр Мармадьюк. Нагнувшись и подхватив Тома под мышки, он подтащил его к распахнутой настежь двери.
– Зачем ты это делаешь, Джон?
– Его место на дороге, Ева-Энн. На дороге.
– Но дождь все еще льет. Он ведь может простудиться и умереть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87