Желудок его призывно пел. Картина, открывшаяся взгляду нашего джентльмена, была воистину изумительной. Завтрак, аккуратно разложенный на белоснежной салфетке, манил и звал отведать себя.
Ева-Энн прошептала благодарственную молитву, и они принялись за еду. Какое-то время джентльмен молчал, полностью поглощенный едой, когда же чашка с кофе наполовину опустела, он взглянул на девушку:
– Печально осознавать, Ева, дитя мое, что я прожил сорок пять лет и так много упустил.
– Ты имеешь в виду кофе и ветчину, Джон?
– И это тоже. Я начинаю получать удовольствие от вещей, о существовании которых раньше и не подозревал.
– От каких же?
– От нашего товарищества, ведь мы с тобой настоящие друзья и товарищи, ты согласна, Ева-Энн?
– Да, конечно.
– И вот два товарища сидят здесь в блаженном уединении и в высшей степени рады и этому уединению и друг другу. Ты согласна?
– Конечно, Джон.
– Нам еще очень далеко до Лондона.
– А сколько осталось, по-твоему? – она с некоторым беспокойством взглянула на него.
– Шестьдесят миль или около того. Если, конечно, ты еще стремишься туда…
– Мне все равно! – воскликнула она. – Мне все равно, лишь бы мы были вместе, и ты находился в безопасности.
– Все равно? – повторил он. – Что ты имеешь в виду?
– Совсем все равно! – кивнула девушка. – Мне безразлично, в каком направлении мы пойдем.
– Боже! – воскликнул сэр Мармадьюк. – Одно время у меня возникло подозрение, что твои суждения основываются на здравом смысле.
– Увы, боюсь, что это не так, – печально вздохнула Ева.
– И слава богу! – с горячностью откликнулся джентльмен.
– Неужели ты рад этому, Джон? – удивленно спросила девушка.
– От всего сердца, дитя мое, ибо на свете мало имеется вещей, раздражающих меня больше, чем Здравый Смысл.
– Но ведь, – она подняла на него свои ясные серые глаза, – большинство добродетельных людей гордятся тем, что обладают им.
– Думаю, так считают закоренелые эгоисты, – кивнул он, – несчастные существа, на которых лежит печать проклятья, и им вряд ли когда-нибудь удастся вкусить прелести Аркадии..
– Твой кофе стынет, Джон!
– Кофе? – воскликнул он. – Кофе! Я веду речь об Аркадии…
– Я слышу, Джон. Пожалуйста, пей кофе, горячий он куда вкуснее…
– Вот голос здравого смысла! Кофе, и правда, восхитителен! – он с видимым удовольствием опустошил чашку и протянул ее девушке за новой порцией.
– Так, значит, – сказала она, возясь с кофейником, – я все-таки подвержена здравому смыслу?
– Лишь изредка, – ответствовал он, с интересом наблюдая за движением ее очаровательных губ. – Разве кто-нибудь слышал о здравомыслящей богине или дриаде? Это невозможно и совершенно абсурдно. Поэтому я питаю большую надежду, что у тебя не больше здравого смысла, чем у меня.
– Объясни же мне, Джон, разве здравый смысл не означает мудрость?
– По моему глубокому убеждению, он зачастую является противоположностью мудрости. У него имеются иные названия – осторожность, благоразумие, расчетливость. Здравый смысл – вещь такая обыденная, он нагоняет скуку и подрезает крылья воображению. Он спутывает ноги тем, кто стремится к приключениям, ибо здравый смысл любит проторенные и безопасные пути.
– Но разве это плохо, Джон?
– Это оковы, Ева-Энн!
– А что такое Аркадия? Где это, Джон?
– Французы, будучи исключительно дерзким народом, утверждают, что Аркадия находится в Париже, и именуют ее Елисейскими полями; саксонцы зовут ее Валгаллой, буддисты именуют Нирваной, греки – Элисием, а иудеи – Эдемом. Но все истинные жители Аркадии знают – это страна великих и простых вещей, где у входа нас встречает удовлетворенность.
– А ты сейчас испытываешь чувство удовлетворения, Джон?
– Да.
– Благодаря кофе и ветчине?
– И кое-чему еще.
– Чему же?
– Во-первых, тебе, дитя мое.
– О! Как я могу принести тебе удовлетворение?
– Ты такая, какой я тебя и представлял.
– О! – снова произнесла девушка и недоуменно взглянула на джентльмена.
– Ты простодушный ребенок, к которому я испытываю глубокое почтение за присущую ему доброту.
– Почтение? – ошеломленно переспросила она. – Ты.. ты действительно испытываешь ко мне почтение?
– Несомненно!
– Но я не ребенок, Джон. Я женщина, да, да, я женщина! – вскричала она с такой страстью, что он удивленно посмотрел на нее. – Да, я действительно женщина, и не такая уж простодушная, как тебе кажется.
– В самом деле, Ева-Энн?
– Да, в самом деле, Джон, ибо я… я… просто женщина.
– Конечно, – улыбнулся он. – Ты умудренная личность двадцати двух лет, а я в настоящий момент беззаботный мальчишка сорока пяти лет от роду! Чем не чудесная мысль! И все же, клянусь небом, я действительно чувствую себя мальчишкой, который не обременен ни заботами, ни обязанностями, если, конечно, не считать тебя, дитя мое!
– Неужели обо мне нужно заботиться?
– Конечно.
– Меня это беспокоит, Джон!
– Но я рад этим заботам, Ева-Энн, и мне будет грустно расстаться со ними.
– Расстаться? – печальным эхом отозвалась девушка. – Ты имеешь в виду, когда мы попадем в Лондон?
– Да. Но ведь мы еще не в Лондоне.
– Когда ты хотел бы попасть туда, Джон?
– Я не хочу! – Он оглядел залитые солнцем окрестности. – Я предпочитаю Аркадию, где полет жаворонка радует душу, а каждая трапеза – истинный праздником. Да, безусловно, я предпочитаю Аркадию.
– Я тоже, Джон.
При этих словах он обернулся к ней, и взгляды их встретились. Она не отвела глаз, но все ее лицо, от нежной округлой шеи до чистого высокого лба внезапно залил жаркий румянец.
И в этот момент на сцене появился новый персонаж – кусты зашумели, и на поляне возник лохматый пес сомнительной наружности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87