И вдруг, перекрывая ненавистный гул, перекрывая хриплые вопли и фальшивое пение, над грязными мостовыми, над разрушенными крышами взлетел, словно ангел, чистый и ясный голос скрипки.
Сэр Мармадьюк замер и, затаив дыхание, прислушался. Казалось, весь мир вокруг замолчал, зачарованный волшебными звуками. Джентльмен усилием воли скинул с себя оцепенение и вихрем слетел вниз. В открытых дверях застыла миссис Посингби. Руки ее были восторженно сложены, а взгляд витал в поднебесье.
– Послушайте, мистер Гоббс! – прошептала она. – Послушайте! Это маленький скрипач, он играет для детей и больных, для старых и молодых, он играет для всех. Он слывет сумасшедшим, но его музыка…
Пробормотав извинения и не слишком почтительно отодвинув несравненную Юдоксию, сэр Мармадьюк выскочил на улицу. Там он начал протискиваться в центр плотной толпы, окружавшей музыканта. Здесь были и матери семейств с детьми, и их непутевые мужья, здесь собрались нищие и просто бедняки, оборванцы и те, кто всеми силами пытался удержаться на краю пропасти, именуемой Нищетой. Здесь собрались все. Ищущий взгляд нашего героя жадно шарил по лицам этих людей, заколдованных волшебной мелодией. Скрипач своей игрой сотворил истинное чудо – измученные, ожесточенные нуждой и лишениями, озлобленные лица преобразились – сквозь пелену страданий проглянули молодость и веселье.
Не прекращая игры, скрипач двинулся по улице. Босые, оборванные дети засеменили рядом, пьяные мужчины и женщины со следами побоев на лицах, омытых слезами, зашагали следом. Старики высовывались из окон и дверей, протягивая вслед изуродованные временем трясущиеся руки.
Если Ева-Энн услышит эту музыку, она обязательно захочет повидать скрипача, ведь он ее старый друг!
Сэр Мармадьюк энергично продирался сквозь толпу, стараясь не отстать от музыканта. Его глаза внимательно осматривали окна, из которых выглядывали бледные нездоровые лица, двери, в которых тенились изможденные фигуры, и вот взгляд джентльмена остановился. Она стояла в центре колышащейся толпы, но он видел только ее, ее одну. Посреди людской грязи, посреди лохмотьев и измученных лиц она выглядела лучезарно прекрасной. О, он даже уже забыл, как она прекрасна! До боли знакомое лицо; глаза, полные света; грациозная фигура… Чьи-то плечи толкали его, чьи-то острые локти впивались в бока, чьи-то башмаки нещадно отдавливали ноги, но он не чувствовал ничего. Еще несколько томительных мгновений, и вот сэр Мармадьюк оказался рядом с девушкой.
– Дитя мое! – только и смог вымолвить он.
– Джон! – воскликнула Ева-Энн, и вскрик этот был похож на всхлип. Она схватила его за руку, и пальцы их сплелись. – Джон! Ты цел и невредим! Слава Богу, я так молилась за тебя!
Скрипач свернул в узкий проулок, и толпа, с готовностью следуя за ним, пихала и толкала джентльмена и девушку столь энергично, что он инстинктивно обхватил ее тело и прижал к себе, стараясь защитить от ударов. И в этот момент в голове его прозвучала фраза леди Вейн-Темперли: «Это сама невинность, нежная и добросердечная.»
– Вот я и нашел тебя, дитя мое!
– Слава Богу! – тихо прошептала девушка, теснее прижимаясь к нему.
– Руперт, – он еще крепче сжал ее в объятиях, – Руперт будет так рад!
– Ах, да, – вздохнула она, – бедный Руперт.
– Бог ты мой, почему же он бедный? – не смог сдержать раздражения сэр Мармадьюк. – Разве он не молод и не красив, разве мир и счастье не лежат у его ног?
– Да, он молод и красив, – снова вздохнула Ева-Энн, – но я сейчас думаю о том, что лицо твое так бледно, а глаза так усталы, Джон!
– Ты ведь убежала, дитя мое, расстроила все мои планы, заставила меня сходить с ума от беспокойства.
– Но все же ты нашел меня, Джон!
– Спасибо твоему скрипачу Джеки, благослови Господь его седую голову!
– Джеки! – вскричала Ева-Энн. – Я же хотела поговорить с ним!
– Да, конечно, – согласился сэр Мармадьюк.
Они наконец оторвали друг от друга взгляды, и с изумлением обнаружили, что остались одни.
– Боюсь, мы опоздали, – сказал джентльмен.
Осознав, что крепко сжимает девичье тело, сэр Мармадьюк резко разжал руки. Ева-Энн подняла глаза, и встретившись с ним взглядом, густо покраснела и опустила голову. Постаравшись придать своему голосу отеческие интонации, сэр Мармадьюк спросил:
– Дитя мое, могу ли я узнать, где ты сейчас скрываешься.
– Да, Джон, конечно. Хотя я вовсе не скрываюсь, это место знакомо многим. И твоя жена тоже не скрывается, Джон. Она давно ждет тебя.
– А-а… – тупо произнес он. – В самом деле?
– Пожалуйста, Джон, пойдем со мной.
– Ты имеешь в виду, пойдем к ней?
– Да, Джон, к твоей жене.
– Зачем, дитя мое?
– Она очень больна и хочет поговорить с тобой.
Некоторое время он хмуро стоял, не двигаясь с места, но наконец, повинуясь руке Евы-Энн, повернулся и пошел вслед за девушкой.

Глава XXXIV,

в которой тени сгущаются

Над полуразрушенными домишками возвышалось огромное величественное здание. Это был старинный особняк, когда-то он, наверное, поражал удобством и красотой, но лучшие времена миновали, особняк ветшал, с годами все больше приходя в упадок. И все же, словно вспоминая об утраченном блеске, он с мрачной величественностью взирал запыленными окнами на окружающую его нищету.
Поднявшись по широким, местами осыпавшимся ступеням, наши герои оказались на просторной площадке, обитой потемневшими от времени дубовыми панелями. Подойдя к такой же темной тяжелой двери, Ева-Энн осторожно приотворила ее, и взгляду сэра Мармадьюка открылась роскошно обставленная гостиная, пол которой покрывал великолепный ковер. Сэр Мармадьюк перевел настороженный взгляд с этого неожиданного великолепия на лицо девушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87