Прочь от теней этого проклятого дома!
И Дэвид побежал – теперь уже без оглядки, хотя и бесшумно. Он промчался по террасе, вниз по лестнице и вдоль тисовой аллеи до самой стены ограды. Подпрыгнул, повис на руках, подтянулся, вскарабкался на гребень и только здесь оглянулся назад – узнать, нет ли погони. Но огромный мрачный дом не подавал признаков жизни и по-прежнему чернел на фоне багровой луны. Из него не доносилось ни единого звука, за исключением стука незакрытого ставня, доносившегося при каждом порыве ветра. И, когда Дэвид торопливо побрел прочь, в его мыслях произошел новый поворот, который странным образом принес ему облегчение.
Молверер! Что могло заставить секретаря выйти из дому в такой час? Почему он шел крадучись? И почему он, Дэвид, забыл о найденной шляпе? Это ведь шляпа Бена Баукера, в этом не может быть никаких сомнений… Бен тоже был там! Человек, который клялся, что совершит это самое… Он ведь только и ждал благоприятной возможности!
Но кинжал! Она сказала, что потеряла его в лесу. Беспомощная увертка, но вдруг это на самом деле правда?.. Если она потеряла его в лесу, а кто-то нашел… Но кто? Бывший каторжник? Секретарь? Как бы там ни было, кинжал принадлежал ей и, следовательно, должен исчезнуть… Но как избавиться от него?.. Бросить в первый попавшийся пруд? Нет. Пруды иногда чистят, а бывает, они и сами пересыхают. Тогда в дупло какого-нибудь дерева? Или запихнуть глубоко под корни? Тоже нет. Дерево могут срубить, или его повалит бурей… Значит, надо закопать кинжал… Опять плохо. Его могут учуять собаки, или вывернет чей-нибудь плуг… Нет, все-таки нужно бросить его в какой-нибудь водоем, только глубокий – в реку или в море! Но поблизости нет большой реки. Ладно, там видно будет, а пока придется день и ночь хранить кинжал при себе.
Антиклея потеряла его, это отвратительное орудие убийства, а кто-то нашел и использовал по назначению!.. Да, но кто?
Дэвид все дальше шагал сквозь ночь по пустынной извилистой тропке, миновал травянистую низину и живую изгородь, растущую по бокам дороги. Он уже не скрывался и не обращал внимания на направление. Его терзали тысячи страхов и подозрений. Но в одном он уверил себя, мысленно повторяя снова и снова: кто бы ни воспользовался этим проклятым кинжалом, она, безусловно, потеряла его гораздо раньше.

Глава XXIII,

в которой ведущую роль играет фамильное наследие

Туманный рассвет застал Дэвида сидящим под сенью живой изгороди. Совершенно измученный событиями прошедшей ночи, терзаемый страшными мыслями и подозрениями, он притулился под колючими кустами и на время оцепенел. Он не помнил, сколько времени так просидел. Перед его мысленным взором вновь и вновь во всем своем пугающем безобразии представала картина убийства. Он видел обмякшее, безжизненное тело, развалившееся в кресле, сардоническую усмешку и невидящий взгляд, устремленный в пространство. Это видение сменялось другим, тоже навсегда запечатлевшимся в памяти, – водопадом великолепных золотистых волос – водопадом, которым не смыть кровь. Дэвид снова видел ужас и отчаяние в глазах девушки, а в ушах звучал ее срывающийся шепот.
Страшный сон. Рука скользнула в карман, чтобы коснуться орудия преступления. Дрожащие пальцы ощутили холод смертоносной стали. Этот кинжал принадлежал той самой девушке.
Наступил рассвет. Дэвид чувствовал себя совершенно разбитым и телом, и душой, его грызли сомнения и страх перед будущим. В мозгу снова прозвучал голос Джаспера Шрига:
«Убийц, сударь мой, вешают, независимо от пола, возраста, сословия и вероисповедания».
Веревка, виселица, скрипучие доски помоста… Дэвид содрогнулся.
Ветер утих. В соседнем кусте спросонья пискнула птица, ей ответила другая, подальше. Дэвид очнулся. Горизонт на востоке сиял, занималась заря. Цвет неба светлел, становясь из пурпурного алым, из розового золотистым. По мере того как это сияние отвоевывало у ночного мрака все большее пространство, из кустов, из росистых зарослей, из темнеющего леса, со всех сторон поднимались веселый щебет, цвиканье и мелодичный пересвист; птичьи голоса постепенно набирали силу, становились чище, увереннее, и наконец слились и во всю мощь запели хвалебную песнь наступившему утру.
Ровный дневной свет разогнал часть страхов. Дэвид почувствовал, как уныние оставляет его, как ликующий птичий гимн возрождает в душе надежду.
Он потянулся, расправил плечи и поднял голову, чтобы посмотреть на небо. Туманная дымка истончилась и улетучилась. Сияющий рассветный нимб разлился от востока до запада. Все образуется и прояснится, не может быть все так плохо… Нельзя отчаиваться, и обязательно наступят лучшие дни!
Дэвид встал, размял затекшие члены и, выйдя на дорогу, зашагал навстречу показавшемуся ослепительному краю солнца.
Однако через полчаса усталость взяла свое. Он уселся на обочину и снова попытался решить, что же делать с кинжалом. Так он и сидел, подперев рукой подбородок, невидящими глазами уставившись на дорогу перед собой, когда послышался скрип тяжелых колес и неспешный цокот лошадиных копыт. Подняв глаза, Дэвид увидел приближающийся к нему закрытый фургон, влекомый вороным тяжеловозом. Лошадь обладала поистине богатырскими статями, ее мышцы так и бугрились под блестящей шкурой от гривы до самого хвоста, и только ноги казались непропорционально тонкими. Замечательное животное совсем не поспешало; оно словно любовалось собственными изящными движениями и устроило из своего выезда целое представление – изгибало шею дугой, трясло головой, а конечности поднимало с такой гордостью и высокомерием, будто делало одолжение, ступая ими по земле, а не летя по воздуху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101