Когда же у него будут такие мускулы?
Да и вообще, старший брат у них деловой, серьезный, таким можно только гордиться. Во время войны Сергей был бравым старшиной первой статьи на торпедном катере «Удалой», заслужил три боевых ордена и пять медалей, а сейчас он работает председателем правления колхоза.
Только брат почему-то редко вспоминает о своей матросской службе, а все больше рассказывает Косте и Кольке о том, что у них в колхозе к Новому году будет пущена в ход электростанция, начнет работать свой радиоузел, появятся три грузовые машины…
Спору нет-это, конечно, хорошо, но нельзя же забывать и про боевые дела на фронте!
Что до Кольки и Кости, то они могли часами рассказывать приятелям о наградах Сергея, о его матросской службе, о подвигах торпедного катера «Удалой» и просто о море. В их представлении оно было картинно-синим при солнце, фиолетовым – вечером, свинцовым – в бурю. Опасной, тяжелой, но вечно солнечной, вольной казалась им жизнь на море.
Не желая, чтобы матросская слава брата так скоро забылась, Костя с Колькой поддерживали ее, как могли, – старую бревенчатую избу с резными наличниками на окнах называли «катер» и по всякому поводу старались объясняться на морском языке: по утрам не будили друг друга, а «свистали побудку»; пол не мыли, а «драили палубу»…
Умывшись, Сергей с братьями сел обедать. Он достал книжку, положил ее на край стола и зачитался. Щи он ел, не глядя в тарелку.
Колька решил созорничать – отодвинул тарелку в сторону, и Сергей, точно слепой, долго шарил ложкой по столу. Братишка прыснул в кулак.
– Не балуйся, Микола! – погрозил ему пальцем Сергей, обнаружив проделку.
Обедать Кольке стало скучно. Он наспех поел щей и покосился на дверь. Но Костя сегодня был на удивление хлебосолен-то и дело подкладывал Кольке хлеб, под ливал густых дымящихся щей.
– Кушай, Микола, поправляйся! Смотри, щи-то какие – в звездочках, с мясом…
– Сережа, – не выдержал Колька, – чего он меня, как гуся на убой, откармливает! Это он нарочно… я знаю. Из-за проса все!
Но Костя и глазом не повел, а только деловито заметил Сергею, что Кольке надо поправляться.
Сергей на минуту вскинул голову:
– Правда, Микола, отощал ты у нас за лето. Ешь больше! – и опять опустил глаза в книжку.
А обеду, казалось, не будет конца. После щей Костя подал картошку с грибами, потом молоко.
Когда наконец отяжелевший Колька выбрался из-за стола, его потянуло подремать. Но он стойко преодолел этот соблазн и, тяжело передвигая ноги, вышел из избы.
На свежем ветерке он быстро взбодрился, заглянул с улицы в окно, показал Косте кукиш и весело пропел:
А вы просо сеяли, сеяли…
А мы его выполем, выполем!..
– Что это он? – удивился Сергей.
– Пообедал крепко, вот и веселится! – хмыкнул Костя.
После обеда Сергей мельком взглянул на часы: «Ага, минут сорок можно!», достал тетрадь, пузырек с чернилами и принялся что-то писать.
Он учился на первом курсе заочного сельскохозяйственного института и использовал для занятий каждую свободную минуту.
Костя, на цыпочках передвигаясь по избе и обходя наиболее скрипучие половицы, бесшумно убрал со стола посуду, подмел пол.
На полочке, между окнами, он заметил стопку ученических тетрадей. Мальчик заглянул в одну, в другую. Это были тетради Сергея по химии, математике, ботанике.
Писал Сергей крупными кособокими буквами, строчки загибались книзу. Встречались и кляксы, тщательно затертые резинкой. Тетради были аккуратно обернуты в газету, в каждой лежал листок промокашки.
«Как у Кати Праховой», – подумал Костя о своей однокласснице, аккуратные тетради которой учителя всегда ставили ребятам в пример.
Просмотрев тетради, Костя стал спиной к печке, скрестил руки и принялся наблюдать за Сергеем.
А любопытно, когда здоровый, плечистый парень сидит над тетрадями и книжками, пыхтит, ерошит волосы, дергает себя то за кончик носа, то за губы, поминутно клюет пером в пузырек с чернилами!..
Неожиданно Сергей поднял голову и встретился глазами с братом.
– А знаешь… – Он отложил в сторону ручку. – Ты сейчас, как наша мать… Она вот так же, бывало, станет у печки, руки на груди сложит и смотрит, смотрит… Потом обязательно про учение заговорит, про школу…
Костя не нашелся, что ответить. Как подбитая птица, он вдруг закружился по избе, переставил зачем-то с места на место крынки и чугунки на лавке, потом схватил тяжелый черный косарь и принялся скоблить и без того уже чистый, шероховатый кухонный столик.
Ему вспомнилось, как война все смешала в доме Ручьевых. Ушли на фронт отец Кости – Григорий Ручьев – и старший брат Сергей. Вскоре отец погиб, а вслед за ним умерла давно болевшая мать. Осиротевших Костю и Кольку взял к себе Федор Семенович. Но потом и учителя призвали в армию. Ребята остались с его женой. Клавдией Львовной.
Избу Ручьевых заперли на замок, окна закрыли ставнями.
Костя частенько прибегал к родному дому: летом вырывал траву около крыльца, зимой разгребал снегпусть люди не думают, что Ручьевы совсем покинули свое родное гнездо.
Колхоз не забывал сирот Ручьевых. «В нашем Высокове ни одна душа не потеряется», – говорили люди и помогали братьям чем могли. Правление снабжало их продуктами, обувью, одеждой.
Костя до глубины души был благодарен людям за их заботу, постоянно рвался по-серьезному помочь колхозникам, но взрослые сдерживали его пыл и зорко следили, чтобы мальчик не отбился от школы.
Втайне Костя дал себе клятву, что рано или поздно он сторицей отблагодарит родной колхоз.
Но вот война кончилась.
Вернулись с фронта Федор Семенович и Сергей Ручьев. В первые же дни старший брат привел Костю и Кольку в родной дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107