– просветлел учитель. – А я, признаться, хожу я думаю: потянет Галину Никитичну в родную школу, не скучно ей будет со старыми учителями?
– С вами-то скучно! – воскликнула Галина. – Да знаете, как мне давно хочется работать с вами!
– Ну, рад, очень рад! Слов нет!.. – Федор Семенович смущенно покашлял, словно ему поднесли дорогой и редкий подарок. – Завтра в роно поедем, все и устроим…
Уставшая, со сладкой болью во всем теле, Галина вернулась домой. Присела на крыльце и задумалась.
Темнота ласково обволакивала землю. Сгладились резкие очертания домов, амбаров, и только неподвижная ажурная, точно резная, листва деревьев четко вырисовывалась на фоне неба, и сквозь нее проступали спелые гроздья звезд. Мерно застучал движок электростанциион давал свет в правление колхоза и сельсовет, – –ярко вспыхнули огни в окнах, и длинные полосы света легли через улицу. Где-то лениво урчала вода, играла гармошка и в лад ей звучала приглушенная песня.
«Хорошо здесь.! – подумала Галина. – Три недели в селе пожила, а кажется, что и не уезжала никогда отсюда…»
За углом раздались грузные шаги. К крыльцу подошел Никита Кузьмич.
– Так это правда, дочка? – встревоженно спросил он. – В Высокове решила остаться? Уговорил все же тебя директор?
– Да, я надумала…
– Спасибо! Удружила отцу! – Никита Кузьмич тяжело опустился рядом с дочерью, скрутил цигарку. – Не вышла, значит, твоя линия?
– Ты о чем?
– А ты не маленькая, понимай… Замахнулась широко: в науку пойду, в городе жить останусь! А выше учительницы не поднялась. Да еще где учительница? В деревне… Погодки твои вон куда взлетели! Андрюша Новоселов в научном мире прижился, Дуня Спешнева в райисполкоме пост занимает, Камушкин – инженер на заводе… Неужто мы, Кораблевы, других людей хуже?
– Да чем же плоха работа в сельской школе? – удивилась Галина.
– Ты лучше скажи, чем хороша. Это ваш брат, учитель, носится с нею, как с писаной торбой: мы, дескать, добрые семена сеем, детей растим, в люди их выводим, они нам всю жизнь благодарны. А того не замечаете, что жизнь-матушка посильнее всякого учителя и тут же, за порогом школы, стирает все ваши прописи и пишет свое. Да что там пишет! Топором на всю жизнь вырубает, ничем не сотрешь…
– И жизнь учит, и отец с матерью. А учитель – в первую очередь! Я вот слова Федора Семеновича до сих пор помню.
– И чем Хворостов тебя прельстил, в толк не возьму! Ни сна у него, ни отдыха – как в плену у ребят! – Никита Кузьмич зло потушил окурок и поднялся. – Подумай, дочка… Влезешь в эту школу не возрадуешься потом… света не взвидишь.
Отец ушел в избу. Галина Никитична осталась сидеть на крыльце. Теперь мысли ее были связаны с отцом и Федором Семеновичем. Она знала, что отец недолюбливает учителя. Это началось с давних пор, когда Федор Семенович только еще появился в Высокове. Он был живой, беспокойный человек, постоянно вмешивался в деревенские события, знал жизнь каждой семьи.
Когда в Высокове началась коллективизация, Федор Семенович оказался активным ее сторонником. Он горячо выступал на сельских сходках, писал корреспонденции в газетах, разоблачал проделки кулаков, безбоязненно обнаруживал спрятанный ими в ямах хлеб и угнанный в лес скот.
«Вроде как не учитель, а уполномоченный какой! – недоумевал Никита Кузьмич. – Не в свое он дело лезет… Держался бы около школы да ребятишек, а уполномоченных и без него хватит!»
Сам Никита Кузьмич, осторожный и недоверчивый ко всему новому, в колхоз вступать не спешил. Федор Семенович не раз беседовал с ним, но Кораблев продолжал выжидать и примериваться.
Учитель все же нашел путь в дом Кораблевых. В артель записалась Анна Денисовна. Галина Никитична помнит, как они вместе с матерью привели на колхозный двор свою корову.
Вне себя от гнева отец выгнал их из дому: «За учителем потянулись, мне веры не стало… тогда и живите где знаете!»
Пришлось Федору Семеновичу приютить Анну Денисовну с дочерью у себя на квартире. Потом Никита Кузьмич помирился с женой, записался в артель, но обиду на учителя сохранил надолго.
В колхозе он также не раз сталкивался с Федором Семеновичем. Учитель ратовал за новую агротехнику, за травопольные севообороты, за сортовые семена; Никита Кузьмич стоял на том, что хозяйство надо вести попроще, особо не мудрствуя…
На крыльцо выглянула Анна Денисовна и позвала дочь ужинать. Потом вполголоса спросила:
– Чего тебе отец наговаривал?
– Он, оказывается, все еще Федором Семеновичем недоволен.
– Есть такое дело, – вздохнула мать. – Давненько плетется эта веревочка, а конца не видно. Только было поладили – и бац, опять размолвка…
– А что случилось?
– Отец-то наш два года в кладовщиках ходил. Ну, заважничал, людей стал сторониться. Да и отчетность запустил. Федор Семенович, человек партийный, решительный, возьми да и скажи об этом при всем народе. Отца, конечно, и сместили… Походи, дескать, в рядовых колхозниках, в поле поработай. Вот он и серчает на учителя, каждое ему лыко в строку ставит.
Глава 19
На стремнину!
Две недели шла уборочная страда. За это время Марина убедилась, с каким азартом и увлечением работали ребята в поле, как рвались они к большому, серьезному делу, и в тот день, когда все хлеба были убраны, сама заговорила с Костей:
– И хитер ты, Костюша! Тишком, шажком, а в работу влез, в самую сердцевину вгрызся. Тактик!.. Кем же мне считать вас теперь – членами бригады или так, с боку припеку?
У мальчика заколотилось сердце:
– Зачем «с боку»? Вы нас по артельному уставу зачислите, как положено. Ведь вам люди нужны…
– А ты уж и про это разведал? – покачала головой Марина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107