Вытерев сковороду пучком мха, он поставил её снова на угли и нарезал в неё грудинку. Когда сало подрумянилось и горячо зашипело, он поджарил оленину тонкими ломтиками, нежными и хрустящими. Бык вырезал из стволов пальм ложки, и все на равных правах потчевались болотной капустой. Пенни наделал пончиков из кукурузной муки, соли и воды и сварил их в сале, в котором жарилась оленина.
– Кабы знать, что в раю кормят не хуже, я бы и брыкаться не стал, когда придёт мой час помирать, – сказал Бык.
– В лесу у еды совсем другой вкус, – сказал Мельничное Колесо. – По мне, лучше остывший хлеб в лесу, чем горячий пудинг в доме.
– Коли хотите знать, и я так думаю, – сказал Пенни.
Мясо диких кошек прожарилось. Его немного остудили и бросили собакам. Они с жадностью глотали его, потом побежали пить на пруд. Побродив вокруг лагеря среди множества волнующих запахов, они вернулись и легли у пылающего костра. Вечер делался всё прохладнее. Бык, Мельничное Колесо и Джоди насытились. Они лежали на спине и глядели в небо.
– Потоп или не потоп, а мне сейчас хорошо, – сказал Пенни. – Пообещайте выполнить одно моё желание, ребята. Когда я стану стар, посадите меня на пенек и дайте мне послушать охоту. Не уходите от меня и сделайте так, чтобы я был в самой гуще травли.
Замерцали звёзды, впервые за последние девять дней. Пенни наконец пошевелился и стал прибираться. Он бросил собакам остатки пончиков. Он заткнул кукурузной кочерыжкой бутылку с салом. Он поднёс её к свету костра. Он встряхнул её. Он сказал:
– Чёрт меня подери, мы съели мой жир для растирки.
Он пошарил в мешке, достал оттуда другую бутылку и открыл её. Сомнений быть не могло: в ней было топленое сало.
– Мельничное Колесо, простофиля ты этакий! Ты открыл для капусты пантерий жир.
Наступило молчание. Джоди показалось, что его желудок вывернет наизнанку.
– Откуда мне было знать, что это пантерий жир? – сказал Мельничное Колесо.
Бык выругался вполголоса. Затем громогласно расхохотался.
– Я не позволю моему воображению ссориться с моим желудком, – сказал он. – Отродясь не едал такой вкусной болотной капусты.
– Я тоже, – сказал Пенни. – Но вот пойдёт ломить мои косточки, тут-то и захочется, чтобы жир был там, где ему надлежит быть.
– По крайности, мы теперь знаем, чем заменять сало, когда застрянем в лесах, – сказал Бык.
Желудок Джоди успокоился. В конце концов, это никуда не годится – привередничать после двух кусков печени дикой кошки. Только всё-таки пантерий жир – это нечто совсем другое; ведь ты видел, как отец растирает им колени зимними вечерами.
– Ну что ж, пойду нарублю всем веток на подстилки, раз уж я в немилости, – сказал Мельничное Колесо.
– Я с тобой, – сказал Пенни. – А то вдруг засну, а потом проснусь и увижу тебя в кустах? Тут уж ты непременно покажешься мне за медведя. Хоть убей, не понимаю, как это можно вымахать такими верзилами.
Все в наилучшем расположении духа отправились рубить ветки. Джоди наломал мелких сосновых веток с хвоей и набрал мха для подстилки. Все устроились поближе к огню. Форрестеры с треском улеглись на свои постели.
– Готов спорить, сам Топтыга не делает столько шума укладываясь, – сказал Пенни.
Мужчины начали говорить о возможных перемещениях лесных и болотных животных. Волки, по-видимому, двигались совсем в другом направлении, чем остальные животные. Они не любили сырые места ещё больше, чем пантеры и дикие кошки, и держались теперь, вне сомнения, в самой глубине возвышенной части скраба. Медведей было не так много, как ожидали.
– Медведи сейчас знаете где? – сказал Бык. – На юге, в зарослях вокруг Медвежьего Логова Селлерса и Медвежьего Логова у Пруда Индианки.
– Бьюсь об заклад, они в хэммоке Толли, ближе к реке, – сказал Мельничное Колесо.
– Они не могут быть на юге, – возразил Пенни. – Ветер и дождь все эти дни были с юго-востока. Медведи уходят от дождя и ветра, а не идут на них.
Джоди заложил руки под голову и стал глядеть в небо. Оно было густо усеяно звёздами – точь-в-точь прудок с серебристыми гольянами. Между двумя соснами у него над головой небо было молочно-белое, словно Трикси опрокинула огромное ведро с молоком и оно, пенясь, растеклось по небосклону. Сосны тихонько покачивались от свежего ветерка. Хвоя мерцала, омытая звёздным серебром. Дым от костра, клубясь, уносился ввысь, к звёздам. Джоди следил, как он проходит сквозь верхушки сосен. Веки его трепетали. Он не хотел засыпать. Он хотел слушать. Нет лучше на свете разговора охотников-мужчин. У него холодок пробегал по спине, когда он слушал их. Дым на фоне звёзд был как завеса, колыхавшаяся у него перед глазами. Он закрыл их. С минуту голоса мужчин низко гудели, составляя контраст треску сырого дерева. Затем они начали замирать, перешли в шорох ветра в сосновых иглах, а вот уж и нет шороха, а только беззвучное нашептывание сна.
Он проснулся ночью оттого, что отец резко вскинулся и сел на подстилке. Бык и Мельничное Колесо громко храпели. Костёр пригас. Тихо шипело отсыревшее дерево. Он подсел к отцу.
– Слушай, – шёпотом сказал Пенни.
Где-то далеко в ночи кричала сова, выла пантера. Но слышался и какой-то более близкий звук, словно воздух выходил из кузнечных мехов:
«Вуу-у… Вуу-у-у… Вуу-у-у…»
Звук раздавался чуть ли не у самых их ног. По спине Джоди поползли мурашки. А вдруг это испанец Сенокрыла? Что, если привидения, подобно простым смертным, восприимчивы к наводнению и дождю? Кто знает, может, они жаждут греть свои тонкие прозрачные руки у охотничьего костра. Пенни тихонько поднялся на ноги, нашарил рукой узловатый сосновый сук, зажёг его от костра и осторожно двинулся вперёд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121