Солдаты с радостным гулом поднимали ружья.
– Верно, ваше благородие, спаси тя бог. Это из наших, боевой. А то – фухтелями. Еще повоюем. Земля пока держит.
Подъехал Фальковский и ледяным тоном сказал:
– За бунт вы ответите.
– Капитан, – сказал сквозь зубы Листов. – Я не уверен, что ваше мужество распространяется дальше полицейской линии.
– Вы полагаете, я струшу на передовой? – насмешливо спросил Фальковский.
– В таком случае, пожалуйте на передовую.
– Вы лично меня приглашаете?
– А хоть бы и я.
– Для какой цели?
– Мало ли что можно делать на передовой. – Листов принял иронический тон: – Например, отобедаем вместе. Время сейчас как будто к обеду.
– Вы хотите со мной отобедать?
– А что? Приятно отобедать с таким серьезным, исполнительным офицером. А заодно обсудить значение полицейской линии.
– Именно в связи с ее значением я не могу оставить пост, – сказал Фальковский. – А после боя я к вашим услугам.
– После боя! – Листов усмехнулся. – Вы полагаете, у нас равные шансы уцелеть? Нет, капитан, вы, как я вижу, не такой уж храбрец.
– Хорошо, – мрачно сказал Фальковский. – Я постараюсь освободиться на время. В котором часу и где вы собираетесь устроить свой показательный обед?
– Мой показательный обед, – Листов достал часы и взглянул, – будет дан через час… скажем, на центральной батарее.
– А рапорт на вас я все-таки напишу, – сказал Фальковский. – Вы попадете под суд не после обеда, так после ужина.
– Отлично, – сказал Листов. – Так я вас жду.
– Что вы затеяли? – спросил я, когда мы отъехали. – Что еще за обед?
– Так, фантазия. – Он засмеялся и тут же рассказал, как отвозил пакет Милорадовичу.
Милорадович спросил, как Барклай. Листов ответил, что ездит в самых опасных местах, под ядрами. Милорадович тут же кликнул вестового и велел подать себе завтрак на самом видном месте, прямо под носом у французских батарей. Сидит грызет курицу и приговаривает: «Мы Барклая не хуже. Где он красуется, там мы обедаем». Кругом ядра свищут, а он курицу ест.
– Уж коли полный генерал на такое мальчишество способен, – смеялся Листов, – то и мне пошутить не грех.
– Думаете, Фальковский приедет?
– Не думаю. – Листов махнул рукой. – Но после боя я все-таки его разыщу. Уж больно заносчивый служака.
– Не трудно его разыскать, – сказал я. – Он вас быстрей разыщет. Фальковский лучший полицейский офицер Ростопчина. Он ездил со мной в Воронцово.
– Вот как? – сказал Листов.
Тут же он остановил лошадь, и на лице его появилось удивление.
– Батюшки! – воскликнул он. – Доктор Шмидт!
6
Оказалось, мы ехали тем леском, на который я час назад показал Лепихину. В нем росло несколько крепких дубовых деревьев, но теперь лес превратился в обгорелый частокол.
Весь перепачканный, в изодранной одежде, Лепихин сидел посреди каких-то обломков. Рядом валялась убитая лошадь, дымились и тлели на ветках дуба куски желтой тафты.
Лепихин не обратил на нас никакого внимания, даже не повернул головы.
– Ouelle rencontre! – крикнул ему Листов. – Quel bon vent vous am?ne, docteur? (Вот так встреча! Как вы здесь оказались, доктор? (франц.))
– А, бросьте! – сказал Лепихин. – Говорите по-русски.
– У вас какие-нибудь неполадки?
– В самую середину гранатой, – задумчиво проговорил Лепихин. Он повернулся и посмотрел на Листова: – Где-то я вас видел?
– В отеле «Голубой волк», доктор Шмидт.
– А хватит вам! Доктор Шмидт, доктор Шмидт…
– В таком случае…
– Шмидт, доктор Шмидт, мсье Леппих. К черту!
Листов вопросительно посмотрел на меня.
– В самую середину гранатой, – снова сказал Лепихин. – Горелка рванула, черт побери! Впрочем, она все равно не работала.
– Вы не успели подняться? – спросил я.
– Какой там подняться! Говорю вам, отказала горелка, проклятье! Все в щепки – смотрите. Вам нравится? Вы этого хотели, господин Берестов?
Тут он словно только что нас увидел.
– Черт возьми! Да вы вместе! Каким образом?
– Судьба, – сказал я. – Судьба.
– Ага! Значит, она существует? В таком случае, у меня роковая.
– Я бы не сказал, – заметил Листов. – Из-под гранаты ушли. Да еще взорвалось что-то.
– Горелка, черт бы ее побрал. Еле дышала. Так бы я за два дня не наполнил оболочку. Целую жизнь этот опыт готовил. Что мне теперь остается?
– Готовить другой.
– Резонно, – сказал Лепихин. – Впрочем, вам не понять.
– Что вы теперь намерены делать? – спросил я.
– Пойду битву глядеть. Приборы мои разбиты, так я хоть простым глазом. Где всего жарче, покажите дорогу.
За рощей мы поймали одинокую лошадь. Лепихин взобрался в седло. Я предупредил:
– Фальковский здесь, в полицейской линии.
– А мне что? – Лепихин пожал плечами.
– Вам разрешили уехать из Воронцова?
– Разрешили? – Лепихин усмехнулся. – Надоела комедия.
Мы встретили Вяземского.
– Петя! – крикнул Листов. – Живой? Как там на линии? Горячо?
На круглом лице Вяземского, раньше смешливом и оживленном, – недоумение. Разбитые очки бесполезно болтаются на носу. Он щурит глаза, всматривается.
– Ей-богу, не знаю, Паша.
– Чего на одном месте вертишься? – говорит Листов.
– За батареей я послан, а найти не могу. Где тут артиллерийской резерв?
Листов пожимает плечами.
– Как там на флангах и в центре?
– Да разве поймешь? – отчаянно говорит Вяземский. – Каша, вот уж не думал. Такая бойня! Подо мной две лошади пало. Валуев убит, Бибикову руку напрочь.
– Постой, постой. Ваши-то где стоят, Милорадович?
– Да половина стоит, а половину перевели куда-то. Я уж запутался окончательно. К французам чуть не заехал, а вернулся, свои было зарубили.
– Говорил, смени кивер.
– Я сменил. Это Валуева фуражка. А он убит… Так где же резервы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61