– Разве я не говорила?
– О том, что было, – да. А сейчас как? Живы ли родители твои? Здорова ли родня?
Чувствовала, горит лицо, а почему – и сама не знала.
– Нет их у меня, тетушка. Ни родителей, ни братика с сестренкой нет. Все полегли.
И снова боль и печаль отразились на лице матери Божейки.
– Где же ты живешь, дитя бедное?
– У папиной сестры.
– Хорошо ли тебе там? Сыта ли? Не тесно ли?
Девушка застеснялась, ответила не сразу. Сказать, что ей очень хорошо у тетки, не осмеливалась, но и уверять, что плохо, не пристало: ее не обижали и, кажется, не собирались выгонять.
– Может, к нам перейдешь? – предложила мать Божейки.
– А зачем?
– Наша хата уцелела от татей, а в Выпале, знаю, всем тесно сейчас. Вот и переходи, и живи, пока не построишь себе жилье. Смотришь, и Божейко вернется! А почему бы и нет? Один из наших, солнцепекских, был на тех проклятых богами и людьми каторгах. Взяли его ромеи в плен, а из плена запроторили на каторгу. Пять лет плавал, а на шестой повезло: разбил вериги и убежал. Воля, деточка, высокое слово, а желание быть на воле – и подавно. Оно и стены рушит, и горы одолевает.
«Ой, матушка-зоренька! Не так-то легко будет Божейке разбить ромейские вериги», – подумала Миловидка, а вслух сказала:
– Я посоветуюсь с тетей. Если не нужна ей на зиму, то и приду. Вдвоем нам, – прибавила, преодолевая грусть, – не так тоскливо будет ожидать, правда?..
XIII
Пока стояло лето, а в Соколиной Веже находились мать с сестричками, Богданко не задумывался над тем, что делает бабуся Доброгнева. Умывался, как и раньше, студеной водой, может, только старательней, чем до златеницы, промывал глаза и не вытирался – ждал, пока воду солнце высушит. Теперь же, когда мать-княгиня уехала и забрала с собой девчонок-щебетушек, в просторном бабушкином доме ощутимей стала тишина, и отрок невольно прислушивался к ней, ловил каждый посторонний звук.
– Что это, бабуся? – спрашивал, когда бабушка ставила перед ним миску с водой.
– А это ж водица. Умываться будем.
– Снова? Только что умывались.
– То была росная водица, а это заряная.
– Это уже та, которая поможет?
– Не знаю, соколик. Какая-то должна помочь, а какая – не ведаю. Больше всего надеюсь на ту, которая упадет на твои глазоньки в светлую пятницу.
– А до нее далеко?
– Ох, далеко. И лето надо перебыть, и зиму переждать.
– О-о… Это только весной?..
– Да, милок, ранней весной. В тот день бог-громовик разбивает ударом своих молний зимние вериги и открывает вход в царство вечного лета. Царевна Золотая Коса, Ненаглядная Краса бывает особенно щедрой в это время и посылает с росами или дождевыми потоками на землю и живую воду. А вода эта исцелит, голубчик, твои глаза.
– Она добрая, бабуся?
– Кто?
– Ну, богиня Золотая Коса.
– Все боги милостивы, внучек.
– Правда? А почему отец говорил: «Это боги покарали нас»?
– Так говорил?
– Да.
– Это он с горя, внучек. Тебя не за что карать, ты ничем еще не провинился на земле. Неосторожен был, посмотрел не вовремя на царевну Золотую Косу, Ненаглядную Красу, потому и ослеп.
Доброгнева редко оставляет Богданко одного, разве на минуту-другую, когда он спит. Все говорит-рассказывает внуку, почему небо бывает чистое и ясное, а почему – пасмурное, с какого дня петухи поют днем и ночью, когда вся и все спит; было ли так извечно, что на земле росли деревья, засевались нивы и родился хлеб. Вот и сейчас посадила внука, чтобы его головка легла к ней на плечо, – гладит, успокаивает и говорит:
– Кто видел в небе солнце, тот видел и Золотую Косу, Ненаглядную Красу.
– Хорс – ее отец? – прерывает Богданко.
– Нет, Сварог всем богам отец. Золотая Коса – богиня света и добра, всеблагая плодоносица, которая возвращается к нам, чтобы снова и снова приходил день на землю и не угасала жизнь. Да, если бы не было ее блеска-света, не было бы и тепла, а не было бы тепла, не стало бы и людей на земле, не росли бы деревья в лесу, не плодоносила нива. Это она, богиня, выходит каждый день на небо и распускает по земле свои золотые косы, призывает к жизни и дает великую силу всему, что способно плодоносить. Это от ее ласки настает такая пора, когда бог-громовик разбивает ледяные вериги в воздушном океане и открывает дорогу медоносному дождю. А куда падают его живительные струи, там зацветают луга и леса потому, что возрождается любовь между небом и землей. Небо дарит земле роскошные одежды, а земля небу – колыбель для поднебесного простора – воздух. Так что, внучек, не обижайся на златокосую деву за то, что она была слишком яркой и ослепила тебя своим блеском. Она ослепила, она и исцелит… Нужно только быть терпеливым, уметь ждать и, молясь, надеяться. Хочешь, я научу молитвам-заклинаниям, чтобы ты мог сам обращаться к богине и напоминать ей о себе? Повторяй за мной: «На море, на океане, на острове на Буяне есть пламенеющий белым огнем-светом Алатырь-камень. На том камне сидит красная девица. Сидит она и стреляет в чистое поле, убивает всякие боли. Девица красная, девица ясная, девица всеблагая, бей и мой недуг-затмение. Пошли из небесной криницы живой водицы на мои темные очи. Сделай так, чтобы они прозрели, чтобы я опять мог увидеть лик твой, ясную красу твою, утешался лесом, и долом, и людьми на свете».
Богданко послушно повторяет за бабусей – и раз, и второй, наконец задумывается, а потом спрашивает:
– А в том море есть и острова? Что это за остров – Буян?
Бабушка не гневается, бабушка у него словно богиня всеблагая: сама доброта, сама утеха и покорность. Усмехается только, когда внук не то спрашивает или не вовремя, и говорит:
– Земля, чтобы ты знал, это лишь капля суши в океан-море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152