Ни разу в жизни он не отступил, и ни один из негодяев, от которых яростный англичанин поклялся избавить Божий свет, не избежал справедливого возмездия.В тех редких случаях, когда ему приходилось задумываться над мотивами собственных поступков, Соломон Кейн искренне полагал себя орудием Божьим, с помощью которого Провидение карало неправедных. И хотя полагал себя истовым пуританином, называть его таковым, в полном смысле этого слова, вряд ли было бы правомочно.Ле Лу пожал плечами:— Я еще мог бы понять тебя, мой глупый друг, если бы чем-нибудь навредил тебе лично. Mon Dieu! В этом случае я и сам бы преследовал врага до самых пределов мира, чтобы воздать ему по заслугам. Нет, конечно, я бы не отказал себе в удовольствии ограбить и убить тебя, если бы встретил! Но я даже и не подозревал о твоем существовании до тех самых пор, как ты не надумал объявить мне войну...Кейн предпочел не отвечать Ле Лу, чьи хитрые речи не вызывали в нем ничего, кроме исступленного гнева. Англичанин сам того не осознавал, но Волк давно уже превратился для него в некий зловещий символ. Француз олицетворял для Соломона Кейна все то, с чем тот сражался всю свою сознательную жизнь: жестокость, подлость, кровожадность и бесстыдство.После некоторой паузы Ле Лу поинтересовался:— А что ты сделал с сокровищами, которые я столь усердно собирал? Дьявол тебя забери, я всего-то и успел, что подхватить горстку монеток и побрякушек, когда был вынужден так спешно тебя покинуть.— Малую толику твоих богатств я оставил, чтобы оплачивать дорожные расходы, пока охотился за тобой, — ответил Кейн. — А остальное раздал крестьянам, которых ты столько лет обирал.— Сатана и угодники! — взорвался Ле Лу. — Мон шер, да ты самый большой недоумок, которого я встречал за всю свою многогрешную жизнь. Вывалить целую кучу золота в лапы паскудному мужичью! Боги ада, да меня просто трясет от злости, как подумаю об этом! А впрочем… Ох-хо-хо-хо! — Волк чуть не свалился со своего резного трона от обуявшего его приступа смеха. — Слушай, так они же друг дружке горло из-за этих денег перегрызут! От человеческой натуры никуда не спрячешься. Нет, это ты действительно здорово придумал!— Будь ты проклят! — закричал Кейн, много раз мысленно возвращавшийся к тем событиям: его самого по этому поводу беспокоила совесть. — Да, перегрызут, потому что они глупцы. А что мне оставалось еще? Не мог же я просто оставить клад в пещере, в то время как людям из-за ужасающей нищеты, на которую ты их обрек, нечем было даже прикрыть срам? Они со временем отыскали бы этот клад сами, так что свары нельзя было избежать в любом случае. Я всегда говорил: где золото, там и кровь! На твоей совести жизни этих несчастных! Если бы твоя банда не отбирала эти деньги у законных владельцев, ничего подобного бы вовсе не случилось!Кейн был принципиальным противником богохульства и бранился исключительно редко. Соответственно, ругань в его устах всегда приводила в замешательство даже отпетых подонков, но не в этом случае... Волк откровенно расхохотался ему в лицо.Пуританин замолчал и продолжил уже куда спокойнее:— А почему ты, Ле Лу, бегал от меня по всему свету? Я не верю, что ты меня боялся.— Твоя правда, мон шер, не боялся. А почему — не пойму и сам толком. Один ловит, другой убегает, привычка, наверное. Она, мон шер, вторая натура. Хотя, признаю, не стоило оставлять тебя в живых той ночью. Уверен, я бы убил тебя в поединке. Заметь, мон шер, до нынешнего дня я ни разу не пытался подстроить тебе засаду. Честно говоря, у меня не было ни малейшего желания вообще встречаться с тобой. Так что можешь расценивать нашу встречу как мою прихоть, обыкновенную прихоть. Это, мон шер, до некоторой степени придало остроты моей жизни. Я ведь думал, что уже исчерпал все острые ощущения. — Негодяй цинично подмигнул Кейну. — А кроме того, человек в любом случае — либо дичь, либо охотник. До сих пор я был дичью, и мне это преизрядно надоело... Однако, мон шер, не могу взять в толк, как тебе удалось взять мой след.Кейн пожал плечами:— Чернокожий раб, родом из этих краев, рассказал одному португальскому капитану о белом человеке, который высадился с испанского корабля и в одиночку отправился в джунгли. Как только это известие дошло до меня, я нанял этого испанца, заплатив капитану — кстати твоими же деньгами, — за то, чтобы меня доставили в то же место.— Нельзя не восхищаться твоим упорством, мон шер, но и я, согласись, достоин не меньшего уважения! Я пришел в эту деревню один. Клянусь богами ада, я даже их проклятого языка не знал, так, нахватался от той обезьяны на корабле! И я не только выжил среди этих дикарей и каннибалов, но и умудрился завоевать расположение их царька Сонги и сместил старого пройдоху Н'Лонгу. Как ни крути, а я храбрее тебя, англичанин! У меня за спиной не было корабля, куда я мог отступить и который, я уверен, тебя поджидает...— Я признаю твое мужество, — согласился Кейн. — Но ты удовлетворился тем, чтобы править злобными дикарями, потому что твоя душа даже чернее их тел. А я собираюсь вернуться к своему народу, как только покончу с тобой.— Твоя самоуверенность тоже внушала бы уважение, не будь так потешна. Эй, Гулка!На свободный пятачок перед черным изваянием вышел чудовищный негр. Размеры этого исполинского создания потрясали воображение. Соломон Кейн никогда прежде не видел такой громадины.Однако двигалось это невероятное существо с хищной грацией дикого зверя. Руки и ноги чернокожего гиганта походили на необъятные древесные стволы, при каждом движении на них перекатывались могучие мышцы. Прямо из чудовищных плеч выходила уродливая голова, напоминавшая обезьянью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17