Зачем пароходы? Если сидеть на месте? Подай-ка, Илья, проект, чтоб всё остановилось – ведь ты не поедешь!
ОБЛОМОВ. Мало ли управляющих, купцов и чиновников, у которых нет угла? Пусть ездят себе!
ШТОЛЬЦ. Илья! Ты посмотри на себя – все лежишь, все спишь. А вокруг всё кипит, – жизнь!
ОБЛОМОВ. Кипит… Один пристал ко мне – читал ли я речь какого-то там депутата? И глаза вытаращил, когда я сказал, что депутатов не знаю. И не читаю газет. Как пошел рассуждать о Лудовике – Филиппе, точно тот ему отец родной! Потом привязался – отчего это Мехмет-Али послал корабль в Константинополь? Ведь не просто же так? Ночей не спит, голову ломает, будто Мехмет-Али ему тесть! Вдруг войско послали на Восток, – батюшки, загорелось! Лица на нем нет, бежит, кричит, как будто на него самого войско идет. Там роют канал, – опять покоя нет. Отчего, зачем, ведь не просто же так!… А у самого дочь куксится, в девках засиделась… Сын не учён, галок гоняет… У жены зоб, а ее лечат кумысом… И это ему – ничто! Где жена? Где сын и дочь? Ему депутат роднее родного, и восточный вопрос!
ШТОЛЬЦ. Так лучше на диване лежать? Дело нужно делать! Гешефт!
ОБЛОМОВ. Не хочу.
ШТОЛЬЦ. Отчего же?
ОБЛОМОВ. А оттого, что мало тут человека-то нужно – дело делать!
ШТОЛЬЦ. Мало? Деятельный человек, полезный член общества – разве этого мало?
ОБЛОМОВ. Да не весь же человек нужен, чтоб сукном торговать или чиновником быть. Только часть его нужна. Куда ж остальное девать? Остаток – куда? Некуда! Где тут человек? На что раздробляется и рассыпается? Где его цельность? Половинки, осьмушки, четвертинки… А ведь снуют каждый день, взад и вперед, взад и вперед! Всё что-то делают, строят, продают, приказы пишут, покупают, перевозят. И ни у одного ясного, покойного взгляда…
Снова вошел человек в синей форме с синим листком в руках. Но на этот раз другой – брюнет с приглаженными маслом волосами.
ВТОРОЙ ПОСЫЛЬНЫЙ. Двести семьдесят аршин. По два рубля.
ШТОЛЬЦ. Триста двадцать аршин. Полтора рубля. Сами вывозят.
Посыльный уходит.
ОБЛОМОВ. Чего они бегают взад-вперед, взад и вперед?
ШТОЛЬЦ. Дело не ждет, Илья. Телеграммы сейчас уйдут в Берлин и Харьков.
ОБЛОМОВ. Этот твой посыльный, как он засыпает, покойно ли? Жарко ли топит перед сном или спит в холоде? И скоро ли умеет прогнать худой сон? Хочется ли ему плакать, когда он вспоминает сестрицу? И есть ли она у него?
ШТОЛЬЦ (смеясь). Зачем мне это знать? Он посыльный мне, а не двоюродный братец.
ОБЛОМОВ. Сколько ж тебе в нём нужно?
ШТОЛЬЦ. Ровно столько, что б не останавливалось дело.
ОБЛОМОВ. Значит, вот столько? (Показывает мизинец.)
ШТОЛЬЦ. Да пойми же, Илья, он – специальный человек. В специальности – успех прогресса. Посыльный не должен быть красноречивым, тогда он будет первым посыльным в мире. Инженер, не должен знать политики и читать статей по этой части. Он покажется тебе скучным, четвертинкой? Но на завод ты выпишешь к себе только его! Знать только свое дело, будь ты парикмахер, чиновник или извозчик, и вертеться каждый день, взад и вперед, – это секрет всеобщего блага.
ОБЛОМОВ. Вот ведь, Андрей, важная мысль! Зачем вся эта ваша беготня? Страсти, войны, торговля и политика? Разве это не выделка будущего покоя? Чтоб каждый сидел на своем месте. Чтоб дни текли ровно и покойно. Чтоб всякий за обедом имел свое блюдо – кто суп с потрохами, кто лапшу, кто белую подливку. Чтоб телята утучнялись и птица воспитывалась. Чтоб гусей подвешивали в мешке неподвижно перед Рождеством, чтоб они заплывали жиром. Чтоб завтра было похоже на вчера. Чтоб правильно совершался годовой круг. Чтобы было вечное лето, сладкая еда и покойный сон. Чтобы всякий знал самого себя. Разве не это оправдывает все теперешние муки? Вот моя мысль!
ШТОЛЬЦ. Что с тобой, Илья? Откуда эти сонные речи? Ведь я помню тебя тоненьким, живым мальчиком…
ОБЛОМОВ. Да, растолстел… Но не терял я ничего! Совесть чиста, как стекло. А так… Бог знает отчего всё пропадает… Да я ли один таков? Смотри – Михайлов, Семёнов, Алексеев, Степанов… не пересчитаешь!
Снова вошел человек в синей форме с синим листком.
На этот раз блондин, – тот, что был первым.
ПЕРВЫЙ ПОСЫЛЬНЫЙ. Двадцать один бйрковец. По двенадцати с полтиною.
ШТОЛЬЦ. Двенадцать. По пятнадцати рублей. Зато подводы мои.
Посыльный стремительно идет к двери.
ОБЛОМОВ (к посыльному). Послушай, братец! Разорял ли ты мальчиком галочьи гнезда? И кем был – верхним, что лазает, или нижним, что внизу стоит? А почём вы меняли галочьи яйца на вороньи? Мы по два к одному. А вы?
Посыльный замер.
ШТОЛЬЦ. Эй, Илья! Ты мне человека не держи! У него часовая плата. (Посыльному.) Иди, иди!
ПЕРВЫЙ ПОСЫЛЬНЫЙ (уходя). Вороньи яйца мы вообще к обмену не брали!
Посыльный уходит.
ОБЛОМОВ (вдогонку) . Вороньи они не брали! Видать, много ворон у вас было! (Штольцу.) Вот скажи, Андрей, какой из этих двух посыльных лучше? Блондин или брюнет?
ШТОЛЬЦ. Брюнет.
ОБЛОМОВ. Отчего же?
ШТОЛЬЦ. У блондина плата часовая, а у брюнета – недельная, он дешевле. Стало быть, лучше. (Вздыхая.) В чем же жизнь, Илья? Лежать на диване, браниться с Захаром, бояться выйти на улицу? Без труда, без страстей… А разные чулки? А сор вокруг и грязь на окнах? Где ж тут смысл жизни?
ОБЛОМОВ. Послушай, Андрей… Ведь это только литераторы делают себе вопрос: зачем дана жизнь? И отвечают на него. А добрые люди… Добрые люди живут, зная себя, в покое и бездействии. Сносят неприятные случайности – болезни, убытки, ссоры и труд.
ШТОЛЬЦ. Да как же без труда, без преобразований?
ОБЛОМОВ. Труд – наказание, наложенное еще на праотцев наших. Добрые люди любить его не могут, и всегда от него избавляются, где есть случай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14