только что у нее закончились месячные, и она, чувствуя повышенную возбудимость, не без оснований опасалась, что ей не хватит сил успешно противостоять его домогательствам. Так Филипп и проехал весь путь верхом под аккомпанемент издевательских смешков, время от времени доносившихся из следовавшей впереди кареты, на дверцах которой красовался герб графства Иверо; это Гастон д’Альбре в обществе княжны Елены комментировал ей очередную неудачу своего кузена.
По прибытии в замок молодые люди наскоро отужинали и сразу разошлись по отведенным им покоям, чтобы успеть как следует отдохнуть перед намеченным на следующий день развлечением – сельской свадьбой. Филипп также собирался уходить к себе, но Маргарита задержала его и попросила зайти к ней якобы для серьезной беседы. Разговор их вправду был серьезным, и к концу Маргарита так расстроилась, что Филиппу пришлось утешить ее, оставшись с ней на всю ночь.

ГЛАВА XLI. ГРУСТНАЯ СВАДЬБА

С легкой руки Маргариты словосочетание «сельская свадьба» всегда будет вызывать в памяти Филиппа гнетущую атмосферу тоски и безысходности, царившую в маленькой часовне Кастель-Бланко, когда настоятель небольшого монастыря, что в двух милях от замка, сочетал Габриеля и Матильду узами законного брака. Низенький толстячок-аббат с круглым, как луна, благообразным лицом был так неприятно поражен похоронным видом невесты, что вдруг заторопился и чуть ли не наполовину скомкал всю церемонию, а заключительное напутствие произнес таким мрачным тоном, каким в пору было бы говорить «requiescat in pace» « Reqiescat in pace» – «Да почиет в мире» (лат., церк.)

.
Задумка Маргариты явно не удалась. Веселье было подрублено на корню, и широко разрекламированная ею сельская свадьба превратилась в бездарный фарс. К ее немалой досаде, падре Эстебан, духовник Бланки, единственный священнослужитель, к которому наваррская принцесса чувствовала искреннюю симпатию, наотрез отказался венчать молодых, весьма резко заявив, что не будет принимать участия в этой богопротивной затее, – и большинство гостей каким-то образом об этом прознало. Возможно, потому на праздничному банкете молодые вельможи, опрокинув за здоровье новобрачных кубок-другой, постарались выбросить из головы виновников так называемого торжества и занять свои мысли другими, более приятными вещами.
Мало-помалу обильные возлияния дали о себе знать. Присутствующие оживились, их лица все чаще стали озаряться улыбками, посыпались шуточки, раздались непринужденные смешки, а затем разразился громогласный гомерический хохот. Пир, наконец, сдвинулся с мертвой точки и сразу же понесся вскачь. Знатная молодежь пьянствовала вовсю, позабыв о чувстве меры и приличиях, невзирая на все свое высокое достоинство. Даже Филипп, вопреки обыкновению, изрядно нахлестался и раз за разом подваливал к Бланке с не очень скромными предложениями – но она была еще недостаточно навеселе, чтобы принять его бесцеремонные ухаживания.
Часов в десять вечера порядком захмелевшая Маргарита объявила, что новобрачным пора ложиться в постель. К удивлению Филиппа, добрая половина участников пиршества, главным образом неженатые молодые люди, вызвались сопровождать молодоженов в их покои. Лишь немногим позже он сообразил, что все эти принцы королевской крови решили поучаствовать в игре, которой они неоднократно были свидетелями, но еще ни разу не снисходили до того, чтобы самим вступить в схватку за обладание подвязкой невесты. Филипп никак не мог пропустить такого диковинного зрелища и пошел вместе с ними, также прихватив с собой Бланку, которая не нашла в себе мужества отказать ему. Поняв, в чем дело, за ними потянулись и остальные пирующие.
Дорогой осовелые господа весело болтали и наперебой отпускали в адрес молодоженов соленые остроты, а первую скрипку в этой какофонии, бесспорно, играл Филипп де Пуатье. Водрузив свою центнеровую тушу на плечи двух дюжих лакеев, он густым басом распевал какую-то развязную песенку крайне неприличного содержания; ее, наверняка, сочли бы неуместной даже на свадьбе свинопаса с батрачкой. При этом некоторые относительно трезвые гости обратили внимание на гримасу глубокого отвращения, исказившую безупречно правильные черты лица жены наследного принца Франции, Изабеллы Арагонской.
Между тем Филипп, цепко держа Бланку за запястье, обмозговывал одну великолепную идею, только что пришедшую ему в голову: схватить даму своего сердца на руки и, решительно подавив возможное сопротивление, немедленно утащить ее к себе – а потом хоть трава не расти. Однако, по зрелом размышлении, он пришел к выводу, что для такого смелого и мужественного поступка ему недостает, как минимум, двух кубков доброго вина, и твердо постановил воспользоваться первым же удобным случаем, чтобы наверстать упущенное. Словно догадываясь, какие мысли роятся в голове Филиппа, Бланка опасливо косилась на него, но высвободить свою руку не пыталась.
Очутившись в просторной спальне новобрачных, разгоряченные вином вельможи большинством голосов потребовали, чтобы сперва Габриель полностью раздел Матильду и только затем отдал им на растерзание ее подвязку. В те времена еще был в ходу обычай перед первой брачной ночью выставлять голую невесту на всеобщее обозрение и в присутствии шумной компании друзей жениха укладывать ее в постель. По крайней мере, Филиппу с Луизой пришлось пережить подобное, и потому он спьяну поддержал это требование, начисто проигнорировав умоляющие взгляды Матильды, которые она бросала на него, Бланку и Маргариту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201