Когда качели — вверх. Или — когда насосом воздух выкачали — вниз. Люблю тебя и рвусь к тебе не только сознанием, тягу испытывает каждая моя клеточка. Иногда, ты-то это пойми, ужасно хочется быть просто слабой женщиной. Такой парадокс: вроде бы потянулась слабая к тебе, сильному, а вышло — все не так, не вернулась к своей естественной — рядом с силой-то! — слабости, а приходится — наоборот: все держишь да держишь себя в руках. А если бы не в своих держать, а в твои руки отдаться!
Иногда к тебе прилетаю. Захожу ночью, сажусь на пол около тебя и смотрю. Иногда рукой по щеке проведу. Губами головы коснусь. Иногда — наглею совсем: беру твою руку, трусь об нее лицом. Все умираю от любви к тебе — да никак не умру.
…Этакий у меня нездоровый интерес к мужчинам, которым, как тебе, под пятьдесят. В общественном транспорте — всматриваюсь так изучающе: а что это за народ, как он себя чувствует, как живется ему? Вот у этого тоже два уха и нос — посередине лица. Как у тебя. Но никто так его не любит, как я тебя.
Знаешь, что бы ты ни говорил, все это как-то — мимо, ты меня вызываешь к себе, а я слов не слышу, только вижу, что это ты, слышу тебя, не слушая, беру твои «указивки», вижу твой почерк, прижимаю наедине эти листочки к лицу, утыкаюсь в них, как в твою руку, целую. Знаешь, Егор, когда ты рядом у меня работает только одна сигнальная система, а вторая отключается полностью. Какой там разум, какое понимание — только люблю, только ощущаю, что ты — это условие моего существования, среда, смысл и т. д., и т. п.
Ужасно на меня погода действует, даже стыдно говорить об этом: прямо никакой самостоятельности. В очень плохую погоду я могу радоваться: кто- то из великих характеризовал бабу-ягу — «Просто прелесть, что за гадость!» Несколько дней — тучами все затянуло, небо — одни тучи, и так низко, и так это тяжело — небо, облокотившееся на крыши. «Прелесть, что за гадость». Плюсовая температура — и мелкий снег. Бывает — простуда, ОРЗ, бронхит. Дома — температура, кашель, голова кружится, встать — невозможно. Идешь на работу (досадно — пропустить, мне каждый день — очень жалко потерять), а там вдруг увидишь тебя и «расхаживаешься», возрождаешься. Я тогда шибко эмоционально работаю, такая манера: выжать из себя все силы в твоем присутствии. Тут как-то пришло на ум слово: «яростно» работаю, и болезни нет, как не было.
И еще — кощунственное: пусть какие угодно боли, обиды, пусть что угодно — только не покой — без тебя. То есть кощунство в том, что, выходит, и страдания — счастье. Поскольку — предпочтительней, чем ничто, чем густота без тебя. Я люблю тебя, и если проводить какой-нибудь там химический анализ, то окажется, что в моем организме —90 % — тебя, а десятые доли я уже не считаю.
В последний раз была в бассейне, тридцатого декабря — всего-то пять человек в воде, наверное. Может, к Новому году готовились, а может, электрики уже встречали его — все время выключали свет. В темноте стра-а-ашно! Но «а Егор?» — и плывешь, куда денешься! Хотя и жутко. Плыву и промелькнет молитвой, что ли: «Не устану, я же тебя люблю!» — и правда — не устаю, если успею это сказать.
Успеет промелькнуть в сознании: «Пусть будут родители», а все остальное — о тебе. И это будет второй Новый год. Когда я-с тобой. Даже для поступления в институт требуется стаж два года. Сказал бы ты мне, что хватит, мол, тебе, Аля, бояться, живи — спокойно, никуда я от тебя не денусь. Только не сердись же ты, что я — учу, чего сказать. Знаешь же, что я на это — не посягаю. Только могу я о таком под Новый год помечтать? А я тебя люблю. И ты мое солнышко. А времени — два часа ночи, что же мне не протянуть сейчас руку, не дотронуться до тебя, не почувствовать тебя рукой, губами…
Каждому известно: истерические люди, позволяя себе распускаться, оздоравливаются в своих «всплесках», а носящие боль в себе — не выдерживают раньше. Так что — во свое спасение — иногда буянь. Можешь кричать на меня. Ругай, проклинай, только тоже — разряжайся.
Я люблю тебя. И боюсь этого твоего напряжения. Говорю о работе. Но ведь это так очевидно!
Боже ж ты мой! И как же мне повезло! Такой счастливый сон! Прихожу к тебе домой — и не гонишь. И не сердишься. И обнимаешь меня! И тебе даже хорошо со мной. Проснулась и боялась пошевелиться, чтобы — не спугнуть это счастье в себе. И что еще человеку надо, если могут быть вот такие минуты!.. Вполне можно жить одному на необитаемом острове.
Вот видела тебя в конторе неласкового, сердитого, «железобетонного». Ты знаешь, я тебя такого — больше люблю. Может, потому, что я тебя сначала таким увидела, в своей мягкости перед нами ты пото-ом, так нескоро — явился. А полюбила — такого. Доброта — она может быть и может не быть. А это — в тебе не уходит, это твое. И сейчас, когда изболелось за тебя сердце, когда жду чего угодно — для себя, я сейчас остро ощущаю, какая я счастливая: есть вот такой ты, и я тебя люблю.
Только как дыхание — естественно и легко у меня опять на губах всегдашнее: Егорушка, родной мой, солнышко мое, я люблю тебя, я очень тебя люблю! И никаких швов, никаких склеек. Я так живу, так дышу.
Ну, как сочиняет один товарищ свой исторический роман: как он дышит, так и пишет.
Ты у меня такой стойкий и мужественный: как я у тебя ни вымогаю мысленно какой-нибудь «милостыньки», держишься твердо. Ну и правильно. Зато каждое твое доброе слово — ого-го что значит! Вот — хоть и без особой конкретности, но — от «чужих» — отделил, «родной» — повеличал! И — ликую по этому поводу. Да я тебя такого — и люблю. Когда ты и мне — «родная», и какой- то секретарше по телефону — я тебя, такого, тоже люблю но обидно-то!
Сегодня утром — я еще с твоим «родная» — улыбаюсь, светло мне, счастливо, сегодня весь день у меня на губах мой «символ веры»:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132