и одна — у себя дома, и другая — тоже, и все довольны, даже переписываются! А здесь? У одной — жуткий эгоизм: «Не прикасайся, мое!» У другой абсолютное непонимание: «Ну и что? Я же — осторожно, ничего я ему не сделаю!»
Вот ведь что нелепо: вкусы-то — одинаковые, цели-то, поди, одни: мне чтоб тебе что-то доброе, хорошее сделать, ей — если отбросить все ее претензии — наверное, ведь тоже. Один пуп земли для нас и — обиды! Ничего хорошего не получится, если придут две матери к судье с просьбой поделить одного ребенка. Поскольку классику-то знаю — отступлюсь, тянуть не буду: ну больно же тебе будет! Лучше бы — старались — каждая по-своему, делали б свое доброе дело: одна петушка на палочке, другая — пряник, одна по головке погладит, другая — поцелует. Ну, правда же? Лучше же?
Подумала, Егор, и Восток — не выход. Нет, я не смогла бы быть твоей какой- то там по счету женой. Раньше думала: ужилась бы. Нет. Страшно сказать, но я бы с ними со всеми что-нибудь плохое сделала бы.
А знаешь, правильно, что мы с тобой никуда не поплыли, как предлагал профсоюз. Я бы не перенесла такого: ты — рядом и сейчас, и вечером, и ночью, и завтра, и еще завтра, и еще потом. У меня такого — не выдержало бы сердце. Или — нервы, и тогда я куда-нибудь бы нырнула, прыгнула — от этого невозможного счастья, я бы просто задохнулась им. И ты бы на похоронах не сердился на меня, а когда тебя стали бы упрекать, разводил руками: «Да нет же ее, а на нет и суда нет!»
А сейчас я есть. И у меня кончается последние молекулы кислорода, баллоны — пустые.
А вчера снова видела тебя во сне. Шли по какой-то лестнице, и ты стал меня целовать. Приснится же такое? А я-то при чем? Вообще-то, я очень давно уже по ночам почти не сплю. Это не от каких-то физических недомоганий, а вполне естественное состояние.
У нее есть ты. У меня тоже есть ты, и, может, у меня «тебя больше». Но у нее ты — реальный. И хотя ты приходишь ко мне во сне ночью — до тебя не дотронуться, тебя — не ощутить — ни рукой, ни лицом, ни губами, ни глазами. Господи, какая она счастливая! А я снова мечтаю. Нет, не о Востоке, о другом. Говорят, был у нас проект после войны — ввиду большой убыли мужчин официально ввести двоеженство. Для героев войны, ну, для руководства, само собой, и для отличившихся в труде — как поощрение. Там в проекте что хорошо-то было? Не вместе, а две семьи, два разных дома. Ведь куда хорошото, удобнее, ага же? Никто никого не раздражает. Женщины ведут себя прилично — поскольку дух соперничества к этому подстегивает. И тишь, и мир, и — одно хорошее, и ничего плохого, (а то уйдешь в другой дом!). Боже мой, и живут же люди! Как говорил Расул Гамзатов о двуязычии: нельзя сесть на двух коней сразу, но, запряженные в одну повозку, они везут быстрее. Нельзя надеть две папахи и закурить две трубки сразу, но когда мне протянута рука друга и я ее пожимаю, я чувствую, как сильнее становится моя рука… Ну пусть бы так во всем, а? Если у нас это официально введут для отличившихся в творческом труде, ты не отказывайся, ладно? Да не скажу я тебе ни слова ни разу плохого про нее, не думай!
Если бы мне сказали: ты иди к нему, только после этого — тебе нельзя будет жить, — я бы полетела, тут же. Мне бы — только надышаться тобой. Это же невыносимо: видеть тебя и жить — без тебя. Ты не ругайся на меня, пожалуйста, что я выпрашиваю эту милостыньку у тебя — я же тебя люблю!
Егор! Я не могу больше. Я хочу тебя видеть. Да не на работе, это одно мучение, а у себя дома! И не говори, что это — безнравственно: мне увидеть тебя. Боже мой, ведь она видит тебя — каждый день! И в любую секунду может прикоснуться к тебе, почувствовать — вот он ты, рядом, с нею. И видеть, и слышать, и жить этим. И каждую ночь ощущать тебя рядом! И так — изо дня в день!
Ежели чего, так Вы скажите, и я буду — про нейтральное. Вот о погоде всегда прилично, ага? Ах, Егорушка, такая она сейчас… моя, наша погода? Пасмурно, серо, но — не гнетуще, наоборот — счастливо, потому что зелено, потому что воздух настоен на тополиных почках, и каждый день — что-то новенькое. Березки давно зеленые, а тополя — так их, таких, люблю! Уже цветет черемуха (рано!). Белые — завтра-послезавтра — распустятся яблони — и я так это в себя вбираю, и так это… ну скажу — чудесно, а? И, знаешь, если бы среди этих яблонь, черемух, тополей и т. д. вдруг на секундочку! появился ты, и до тебя можно было бы дотронуться, можно было бы говорить это самое: «Остановись, мгновение!» И ты не представляешь, как я тебя люблю. Потому что ты не знаешь, что так можно любить. Потому что тебе никто не встречался, кто может так любить и — не бывает так, потому что надо было образоваться именно мне и именно тебе, чтобы я могла так любить — тебя.

ВЕЩАЕТ АВТОР
В ПОИСКАХ ГАРМОНИИ
(Книга в книге)
Часть вторая
Эпиграфы к главе
Русские жены
Жены русские нынче в цене, Посходила с ума заграница — В мало-мальски приличной стране Стало модой на русских жениться. Что причиной тому? Красота? Да, тут спорить, пожалуй, не стоит. Но и прочих не менее ста Есть у нашей невесты достоинств. Мистер Хорт, не делец, не банкир, Ресторанный швейцар в Вашингтоне, Приезжал к нам бороться за мир И попутно женился на Тоне. И, поверьте, буквально в момент Тоня весь Вашингтон поразила: На питание тратила цент, А стирала сама — и без мыла! Чай без сахара Тоня пила, И, с утра обойдя магазины, Все продукты домой волокла На себе, безо всякой машины. Ни мехов дорогих, ни обнов, Ни колье не просила у Хорта — Из его же протертых штанов Дочке юбку пошила и шорты. При такой работящей жене, При такой экономной и скромной Оказался швейцар на коне — Ресторан он имеет огромный. Он по праву вошел в каталог Богатейших семей в Вашингтоне И спокойно плюет в потолок, Кстати, тоже побеленный Тоней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132