То, что я делала с другими в другие ночи, касается только других ночей и других мужчин. Сегодняшняя ночь, Пьетро, наша. Используем ее лучшим образом.
Он задыхался, не в силах вымолвить ни слова.
Она протянула к нему руки. Ее длинные пальцы играли его густыми вьющимися волосами. Ее рот нашел его рот и начал двигаться, мягкий, чуть вывернутый, и кончик языка, горячий, влажный, ищущий, прилипающий в этом мимолетном, дьявольском изощренном действе, проник в его рот, медленно прижимая его плоть к чужой, женской, раскаленной настолько, что не было уже сил сопротивляться.
Кровь барабаном стучала у него в висках.
Он оторвался от нее. Тысячи дьяволов плясали в нем и завывали. Он занес руку за спину.
– Ты хочешь ударить меня? – прошептала Иветта. – Ударь, Пьетро! Ведь этого ты никогда не делал…
Его рука бессильно упала.
Иветта запрокинула голову и расхохоталась. Это был звонкий смех. Проклятый смех. Он вырывался из ее горла как весенний ручеек. Серебряный. Сладкий. Он струился и струился.
– Ты… – задохнулась она, – ты такой смешной, Пьетро! Такой смешной…
Он отвернулся. Ее смех бился у него в ушах. Он почти бежал к своему коню. Но кто-то тронул его за руку, очень легко.
– Подожди, муж мой, – прошептала Антуанетта. Ярость вытекла из него. Он стал холодным. Как лед. Его трясло.
– Госпожа Харвент, – спокойно сказала Антуанетта, – вам лучше вернуться к вашему мужу. Пойдем, Пьетро.
Пьетро пошел за ней. Стыд, который он испытывал, был самым ужасным, самым отвратительным ощущением на свете.
Антуанетта не произнесла ни слова. Всю дорогу домой она молчала. Лицо ее в лунном свете было прелестно и ясно.
Пьетро не мог этого перенести. Ни одна женщина на свете не может видеть такое и не…
Но Антуанетта не была такой, как все женщины на свете. Она была самой собой.
Она могла.
– Спокойной ночи, муж мой, – сказала она и пошла к маленькой комнате, в которой спала последние два года.
– Туанетта! – взмолился Пьетро. – Туанетта, Бога ради…
– Мы поговорим позднее, – сказала она. – После того, как я обдумаю все…
Думать, видимо, ей пришлось долго и тщательно. Ибо на протяжении последующих двух недель июня она разговаривала с ним со спокойной веселостью и только о случайных мелочах жизни. Часто беседовала с Симоной, так как Готье и его молодая жена задержались у них.
Пьетро с трудом сохранял спокойствие. Он сводил Готье в оружейную мастерскую и показал ему новые доспехи, которые заказал специально для себя. Оружейник ужасно сопротивлялся, изготавливая эти доспехи. Глянув на них, Готье согласился с оружейником. Шлем был легким, – слишком легким, по утверждению Готье, хотя с надежной прокладкой изнутри. Кольчуга без рукавов прикрывала только грудь, опускаясь чуть ниже поясницы, оставляя руки и ноги незащищенными. Щит представлял собой маленький круг, прочный, но такой небольшой, что мог прикрыть только часть груди Пьетро.
Оружие для атаки тоже создавалось по этому принципу – на удивление тяжелый маленький топор с таким острым лезвием, что им можно бриться. Пьетро доказал это, сбрив им трехдневную щетину с подбородка. Меч оказался таким коротким, что почти смахивал на кинжал, и очень легким, так что когда Готье взвесил его в руке, то даже не ощутил его веса.
– Это оружие рассчитано на меня, – объяснил Пьетро. – Неужели ты не понимаешь? Одень меня в такие доспехи, какие носишь ты, и я с трудом смогу двигаться. Единственное, чем я обладаю, это быстрота, подвижность. Поверь мне, я заставлю эти игрушки работать…
– Не пройдет и часа в сражении, – застонал Готье, – как тебя разрубят на части!
Пьетро посмотрел в ту сторону, где сидели Антуанетта и Симона. Симона держала на руках маленькую Элеонору.
– Возможно, – прошептал он, – это было бы не так уж плохо, Готье.
На следующее утро прибыл королевский посланец.
Пьетро услышал звук трубы и спустился, чтобы встретить посланца.
– Король, – прокричал посланец, – приказывает вам явиться со всеми вашими людьми, включая юношей, которые могут ухаживать за лошадьми или таскать дротики! Да будет вам известно, что Оттон Германский вторгся во Францию! Он стоит сейчас в Валансьене, и войско его так многочисленно, как саранча, опустошившая в древние времена Египет. Король нуждается в вашей помощи, приходите!
Пьетро заметил, как расширились глаза Антуанетты. Может быть, теперь, подумал он, хотя бы теперь она сможет простить меня…
Но она не проронила ни слова.
Пьетро и Готье начали приготовления. Они пригласили настоятеля монастыря в Фондюбуа и исповедались ему в своих грехах. Потом они составили завещания и передали ему, он заверил их своей подписью и сказал, что завещания будут храниться в аббатстве. Готье распорядился, чтобы в случае его гибели на поле боя его похоронили у церкви в Монтрозе. Пьетро, не предполагая, что его может постигнуть такая участь, оставил такое же распоряжение – он должен быть похоронен в Пти Мур, в освященной земле. Он завещал пятьсот ливров на обедни за упокой своей души.
Это были грустные дни. Наблюдая за этими мрачными приготовлениями, Симона плакала.
Огромные темные глаза Антуанетты были сухими. Но она не отводила их от лица мужа.
Стоял жаркий июль. Пьетро не мог заснуть. Завтра он отправляется на войну – в нелегкий поход против плохо вооруженных и уступающих числом еретиков. Германские рыцари считались самыми сильными и самыми грозными воинами в христианском мире. Даже мысль о том, что если французы одержат победу, то Фридрих станет не номинальным, а подлинным императором Римской империи, не слишком помогала Пьетро.
Он сидел у окна, глядя в темноту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137