Пьетро ловко поймал его.
Он стоял, глядя на нее.
Ио бросилась к нему и прильнула губами к его губам. Это был бесконечный, болезненный поцелуй.
Пьетро оторвал ее от себя.
– Ио, Бога ради…
Она плакала.
– У нас так мало времени, – всхлипывала она, – и я должна тратить его на объяснения…
– Где он? – спросил Пьетро. – О Боже, Ио, я не хочу, чтобы тебя тоже убили. Скажи мне…
Она прижала свою мягкую руку к его губам.
– Уехал. В Перуджу. У него там женщина. Видит Бог, у него женщины в каждом городе Италии.
Пьетро уставился на нее. В том, что она говорила, не было никакого смысла.
Она заулыбалась, хотя слезы все еще лились из ее глаз. Она взяла из его рук факел и воткнула его в расщелину в стене.
– Ты не умрешь! – шептала она. – О, любовь моя, любовь моя, ты будешь жить! Он собирается отпустить тебя!
Пьетро отступил на шаг и смотрел на нее.
– Какой ценой, Ио?
– Я… я напомнила ему, что Исаак оставил тебе на Сицилии состояние. Ты знаешь об этом?
– Нет, – ответил Пьетро.
– Нам сказал об этом Абрахам перед тем, как Энцио отпустил его. Он, вероятно, думал, что Энцио держит тебя пленником. Так что теперь Энцио послал гонцов к Абрахаму за твоим выкупом. После этого ты останешься нищим, Пьетро… но ты будешь свободен!
Но было еще нечто. Пьетро понимал, что Энцио алчный зверь, но какова должна была быть цена, ради которой такой гордый человек, как Синискола, смирился с ролью обманутого мужа?
– А что еще? – спокойно спросил он.
– О чем ты? – переспросила Ио, но взгляд ее сместился в сторону.
– Об остальной цене, – сказал Пьетро.
– Частично я уже заплатила, – прошептала она, – а остальную цену он получит… после того, как освободит тебя…
– Какова эта цена, Ио?
– Пьетро, пожалуйста!
– Какова цена? – повторил Пьетро.
Ио сбросила накидку с плеч, обнажив тело до пояса. Потом она повернулась к нему спиной.
– Это была часть цены, – прошептала она. – Но это больше не повторится, любовь моя…
Пьетро прислонился к стене, ему стало нехороша
– Святой Боже! – вырвалось у него.
– Не огорчайся, – сказала Ио. – Это не такая уж высокая цена за твою жизнь. И он больше не будет делать это, или…
Пьетро выпрямился. Ио сказала больше, чем намеревалась. Одно только слово “или”.
– Или – что? – прошептал Пьетро.
– Пьетро, Пьетро, не заставляй меня говорить тебе… Ради Бога, Пьетро…
– Нет, даже ради Него. Говори, Ио…
– Остальная цена, – всхлипывала Ио, – я перестану прибегать к таким приемам, благодаря которым я не зачинаю ему сына…
Пьетро уставился на нее.
– И ты думаешь, что я соглашусь спасти себе жизнь такой ценой?
– Нет. Но я думала, что сумею скрыть это от тебя. Но тебе уже не приходится выбирать, любовь моя. Посланцы уже уехали на Сицилию. И я дала слово… О, любимый, у нас так мало времени. Половина уже прошла. Пожалуйста, Пьетро, я так хочу тебя… Пока его нет, Джулио каждую ночь на один час будет пускать меня сюда. Ты не должен, ты не можешь отнимать у нас время этими разговорами о цене и о чести! Я всего этого не понимаю… Я знаю только одно – что я больна, так я хочу тебя, мое тело изнывает от желания, а ты стоишь и терзаешь меня!
Пьетро протянул руки и нежно прижал ее к себе.
– Но если у Джулио есть ключ, – сказал он, – почему мне не…
– Только от этой темницы, – ответила Ио. – А там еще много дверей, ворот н башен, и подъемных мостов, арбалетчиков и солдат… Если я выведу тебя из этой башни, ты через несколько минут будешь мертв… Пьетро, хватит разговаривать, Бога ради!
Я буду свободен, подумал Пьетро. Когда появится здесь Фридрих. И стану бароном. И тогда Хеллемарк подвергнется осаде, какой люди еще не видывали, и я привяжу Энцио к хвосту моего коня и двадцать раз протащу его вокруг крепостных стен, а потом четыре лошади разорвут его на куски!
Он крепче обнял ее.
Она почти подавила рыдания.
И вдруг Пьетро отпустил ее.
– Нет, Ио, – сказал он. – То, что мы делали, нельзя делать, когда у тебя вся спина в клочьях… Завтра, послезавтра…
– О Боже! – Ио бросилась в его объятия.
– Ио! – задохнулся Пьетро.
– Мне будет больно, – зашептала она. – Будет очень больно, но эту боль я могу вынести. Другую боль я не могу вынести, не хочу выносить. Любимый мой, неужели ты не видишь, что я могу выбирать только между большей болью и меньшей, и эта меньшая боль ничего не значит, она меньше, чем ничего, тогда как от той большей боли я умираю? Пьетро, ты глупец, ты сладкий и нежный глупец, которого я люблю, которого хочу, который мне нужен!
Ей было больно. Очень больно. Она плакала от боли.
Это было ужасно. И прекрасно.
За два месяца заточения Пьетро у них было двадцать таких ночей.
На двадцать первую Ио пробралась в темницу, и глаза ее были мертвы.
Пьетро встал, глядя на нее в мерцающем свете факела.
– Он… он вернулся, – прошептала она. – О, Пьетро… Пьетро…
Он обнял ее, стал гладить ее плечи.
– Говори, Ио, – тихо сказал он.
– Абрахам умер! Он был очень стар, а тюрьма и путешествие оказались для него слишком тяжелыми… И на Сицилии нет никого-никого, кто обладал бы достаточной властью и мог заплатить за тебя выкуп. Твое наследство заперто в сундуках императора… Энцио вне себя от ярости… О, Пьетро, мой самый дорогой…
Ее голос захлебнулся в слезах.
– Значит, – Пьетро облизал сухие губы, – это будет сегодня?
– Я… я не знаю! Он измучен путешествием и… – Она замолчала, глядя на него. – Вот, – сказала она почти спокойно. – Возьми это…
Он, и не посмотрев, знал, что это. Кинжал. Он знал, зачем она дает ему кинжал.
– Сегодня ночью… или завтра, – прошептала она. – Какая разница? Ты умрешь. Но он не должен стать победителем, Пьетро, не должен!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137