Я во многом раскаиваюсь, мессир Пьетро, – в моей гордости, в моей собственной жестокости. Господь наказал меня на этой земле…
Пьетро ждал продолжения.
– Ио была права. Я завидовала ее великой любви. Я не завидовала тому, что у нее есть вы, хотя вы, как она правильно сказала, прекрасны, нет, я завидовала самой любви. Ибо я имела эту великую любовь, но потеряла ее – из-за безрассудства моего мужа. Он был ранен на турнире. Рана зажила, но все вокруг нее гноится. Лекари говорят, что он не проживет и года.
– Я очень сожалею, – прошептал Пьетро.
– Я знаю. Я верю, что вы сожалеете. У вас достаточно воображения и сердечности, чтобы сочувствовать утратам других. Но хватит об этом. Пройдите в покои. Мой сенешал даст вам чистую одежду и коня, чтобы вы продолжили ваше путешествие.
Но в ту ночь он не уехал. Не уехал потому, что Элайн Синискола попросила его задержаться. Она взяла его за руку и провела в комнату Рикардо. Ее муж спал – или он был без сознания.
– Смотрите, – сказала Элайн.
Пьетро глянул на единственного из графов Синискола, который отличался и красотой, и благородством. Сейчас он был похож на скелет, обтянутый желтой кожей, глаза его провалились, губы запали и оскалились в жуткой улыбке. Пьетро задумался, как задумывались и многие до него, о неисповедимых путях Господа, Провидения, судьбы, которые обрекают благородных и добрых людей на такие ужасные, непереносимые муки, позволяя грубым, жестоким, неправедным людям наслаждаться жизнью. И жившая в нем надежда, что его собственные беды могут, должны быть преодолены, дрогнули при виде этой изнуренной плоти, которая когда-то была живым человеком, мечтавшим, надеявшимся…
Когда он обернулся к Элайн, то увидел, что она плачет.
Он не мог утешить ее, потому что сам был безутешен. Он мог теперь лишь понять ее, разобраться наконец в темных побуждениях, заставлявших ее набрасываться на Ио, на него, на все проявления счастья, которые терзали ее по контрасту с обрушившимся на нее горем.
Пьетро молча вознес молитву за душу Рикардо.
Несмотря на всю свою усталость, Пьетро не мог уснуть в эту ночь. В полусне он услышал какой-то шум за дверью. Он встал, взял свой меч и открыл дверь.
Элайн билась в руках какого-то мужчины. Пьетро не мог разглядеть ни его лица, ни ее – было слишком темно. Он смог только различить напряженную борьбу двух тел и услышать затем, как Элайн взмолилась:
– Отпусти меня, отпусти меня, отпусти! Он еще жив, и ты бесчестишь его таким образом!
– Но ведь ты любишь меня, – рычал мужчина. – Меня, а не этот гнилой труп!
– Я в этом больше не уверена! – выкрикнула Элайн.
Пьетро в темноте схватил мужчину за плечо и оторвал его от Элайн.
Он услышал, как тот вырвал меч из ножен. Тогда он сделал выпад, раздался звон меча о меч, посыпались искры, и его меч, лишь слегка отраженный мечом противника, достиг цели, и через мгновение Пьетро услышал, как упал на пол меч.
Элайн вскрикнула – и больше не было слышно ни звука, кроме их дыхания.
Мужчина повернулся и бросился бежать по коридору. Пьетро сделал было шаг вслед за ним, но она схватила его за руку и не пустила его.
– Оставьте его! – всхлипывала она. – Бога ради, мессир Пьетро, пусть уходит!
– Кто он? – спросил Пьетро.
– Мой кузен Андреа, – пробормотала она. – Хотя вас это не касается – и я боюсь, что вы убили его.
– Нет, – отозвался Пьетро. – Там только царапина, хотя я жалею, что было плохо видно и я не смог ударить точнее.
В темноте он почувствовал, как ее глаза уперлись в него.
– При первых лучах рассвета вы покинете этот дом, – сказала она ровным голосом. – Ваша лошадь будет готова. Вы уедете и никогда не вернетесь сюда.
Пьетро смотрел на нее. Он не мог разглядеть ее лица. И он жалел, что не видит его. Может, ее лицо что-то сказало бы ему – помогло бы понять ее.
– Хорошо, – сказал он, – я уеду и не буду больше беспокоить госпожу нежелательным вмешательством…
Когда утром он уезжал, она уже была на ногах и пожелала ему доброго пути. Но глаза ее ничего не выражали. И, проскакав галопом по подъемному мосту, он подумал, что никогда не узнает степень ее двуличия – степень ее предательства по отношению к Рикардо. Или – а ведь этим в конечном итоге оборачивается всякое предательство – степень ее предательства по отношению к самой себе.
Больше всего удивляло Пьетро то, что его это задело. Он не знал почему. Он любил Ио, потерял ее. Он должен вступить на полный опасностей путь, чтобы вновь завоевать ее. Но когда он вспоминал о некрасивой сцене в темном коридоре, у него почему-то щемило сердце.
Пройдет еще немало времени, пока Пьетро познает собственное сердце.
8
Четыре года, прошедшие между апрелем 1216 года, когда Пьетро наконец добрался до Палермо, и сентябрем 1220-го, когда Фридрих пересек Альпы и спустился в Италию, оказались одним из худших периодов в жизни Пьетро. Причина была простая – он был полностью лишен всякой возможности предпринимать что-либо в отношении Иоланты. Первые шесть месяцев он потратил на безуспешные попытки получить огромное наследство, насчитывающее несколько миллионов таренов, которое оставил ему Исаак. Это оказалось совершенно безнадежным делом. Люди Фридриха, управляющие островом, не выказывали ни малейшего желания отдавать такие деньги или даже часть их из императорских сундуков без прямого приказа самого Фридриха.
Пьетро написал Фридриху, но для того, чтобы письмо дошло с Сицилии до Германии, требовалось от трех до пяти месяцев – если оно вообще туда доходило, – а Фридрих не торопился с ответом. Когда Пьетро в конце концов получил ответ императора, в нем было только сказано, что Фридрих сам по приезде займется этим делом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137