– Прими, Боже, в царствие Твое и в жизнь вечную верных сынов православной Руси, за Родину убиенных, – снова перекрестился Дмитрий и отер ладонью сползавшие по щекам слезы. Потом, обратись к своим спутникам, добавил:
– Всех этих и других воевод, смерть приявших, завтра же везти в Москву, там похороним их с великою честью. А простых воинов с утра начнем предавать христианскому погребению тут, на поле. И сам я здесь останусь, доколе не провожу в могилу последнего.
Выехав к берегу Смолки, великий князь отыскал то место, где был он ранен и упал с коня. Седой воевода Лаврентий Клинков лежал еще здесь, с залитым кровью лицом и со стрелой, торчащей в глазнице. Глядя на него, Дмитрий помолился коротко и сказал, обращаясь к сопровождавшим его князьям:
– За меня смерть принял… Мне бы тут лежать, кабы не он и не друг его Мартос Погож. А этот жив ли?
– Здесь я, государь, – отозвался Мартос, находившийся при Брянском князе, в свите Дмитрия.
– Ну, выезжай сюда! – И когда Мартос приблизился, Дмитрий обнял его и сказал: – Много я ныне потерял друзей, но, Господь даст, будут новые. Хочешь служить мне?
– Я бы с радостью, государь… коли князь мой меня отпустит.
– Уступи его мне, Дмитрей Ольгердович, – обратился Дмитрий к Брянскому князю. – Ведь не зря его Бог привел мне на помощь, когда я уже и не чаял в живых остаться.
– Он в своей судьбе волен, Дмитрей Иванович. Я же себе за честь приму, коли мой верный дружинник будет взыскан твоею особой милостью.
– Ну, вот и добро, спаси тебя Христос, княже. Коли позволишь, и этого старого витязя, за меня жизнь отдавшего, велю отвезти в Москву и с честью похоронить в Кремле, вкупе с моими воеводами. А тебя, – обратился он к Марто-су, – жалую своим окольничим, на место ныне убиенного Ивана Кутузова.
Проехав еще шагов двести, увидели на земле, среди нагро-можденья татарских трупов, иссеченные тела воевод Ивана Квашни и Андрея Серкизова. Князь Владимир Андреевич сошел с коня, поклонился праху их земно и поцеловал покойников.
– Меня спасая, приняли венец мученический, – пояснил он Дмитрию, глядевшему на него. Потом, обращаясь к своему стремянному, сыну боярскому Арцыбашеву, добавил: – Вели сей же час их вынести отсель и обмыть. Тела обрядить в лучшие мои одежды и везти в Москву, к семьям их, о коих попечение на себя приемлю.
Уже когда тронулись дальше, все увидели, что великий князь, отъехав чуть в сторону, стоит, склонив непокрытую голову и глядя вниз: перед ним лежал на траве боярин Иван Ахметович. В груди старого царевича торчала татарская стрела, пробившая сердце. Лицо было спокойно и благостно.
– Сыскал-таки кончину, какую чаял, – с ласковой грустью промолвил Дмитрий. – Отведи же ему, Господи, место достойное в Твоем светлом раю, среди славных и чистых сердцем!
Потомки царевича Серкиза носят фамилию Старковых.
Утром возвратился из погони князь Боброк. Воины его иссекли тысячи бежавших татар, – особенно много при их переправе через реку Красивую Мечу, за которую русские уже их не преследовали. Добыча была огромна: в руки победителей попал шатер Мамая, со всем его великолепным убранством, шатры и имущество других татарских князей, все кибитки и повозки орды, множество лошадей, скота и оружия.
Весь день отпевали убитых и хоронили их в обширных братских могилах, но к ночи успели предать земле лишь малую часть. Вечером боярин Михаила Челяднин, ведавший счет павшим, доложил великому князю Дмитрию:
– Убиенных у нас, государь, князей тридцать четыре, а больших воевод и бояр московских сорок, да и иных городов, и земель русских близ пяти сот, да двадцать семь литовских. Воинов же схоронили сегодня двенадцать тысяч и три ста. И ежели постольку хоронить каждодневно будем, – станет мертвых еще ден на семь либо на восемь. А татар полегло в поле много больше. Ужели и их закапывать велишь?
– Где там! – махнул рукою Дмитрий. – Оставить зверям да воронью на расхищение!
Вскоре стало известно, что великий князь Ягайло, со всем литовским войском, в день битвы находился в тридцати верстах от Куликова поля, но, узнав о победе Дмитрия, в тот же час повернул назад и уходит так быстро, словно за ним гонятся по пятам.
Восемь дней хоронили убитых русских воинов и едва сумели закончить: десятки тысяч разбросанных по полю татарских трупов начали разлагаться, отравляя воздух невыносимым смрадом.
Семнадцатого сентября, когда погребение было завершено, Дмитрий повел свое войско назад в Москву и вступил в Рязанскую землю. Великий князь Олег Иванович, опасаясь жестокой расправы за свое вероломство, вместе с семьей бежал в Литву. Но рязанский народ встретил Дмитрия вос-
Позже Дмитрий Донской приказал поставить на месте этого погребения церковь Рождества Пресвятой Богородицы, и было постановлено ежегодно, в Дмитриеву субботу, совершать поминовение павших на Куликовом поле, «доколе стоять будет Русская земля». В 1848 г. на Красном холме, там, где во время битвы стоял шатер Мамая, был воздвигнут памятник павшим в этой битве.
торженно, а бояре вышли ему навстречу с хлебом-солью, моля не гневаться и пощадить Рязанщину.
Дмитрий внял их мольбам и ограничился тем, что посадил в Рязани своих наместников, а войску московскому повелел: «Рязанскою землею идучи, ни единому волосу не коснуться».
Москва встретила победителей колокольным звоном и всенародным ликованием. И хотя в каждой почти семье было кого оплакивать, Русь расцветала великою радостью: разбита поганая Орда, полтора столетия тяжким гнетом давившая Русскую землю и еще так недавно казавшаяся непобедимой. В обычном своем смирении и скромности, забывая о собственном неоценимом вкладе в дело этой победы, – народ видел в ней неоплатную заслугу своего государя, великого князя Дмитрия, которого нарек Донским, а главного его сподвижника, князя Владимира Серпуховского – Храбрым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72