– Ты говоришь о другом: это войны правителей, а не народов. В такой войне никто не хочет обратить побежденных в своих рабов.
– Для воина война есть война, отец! Ему все равно, кто начал войну и что сделают с побежденными. Его дело воевать. И я только воин! Едва я начал понимать человеческую речь, мне уже объяснили, что такое война, и сказали, что я рожден для того, чтобы стать воином. Первыми моими игрушками были лук и сабля. Все мужчины, которых я уважал, были воинами и учили меня искусству войны. И ты учил, отец! Теперь я не могу стать другим! Я служу великому хану Тохтамышу и пойду не рассуждая на всякую войну, на которую ему угодно будет меня послать… Если ты ждал от меня других слов, – мне жалко, что я тебя огорчил, отец! Карач-мурза ответил не сразу. Все, что говорил Рустем, было ему слишком понятно, хотя и больно кольнуло его в сердце. Да, Рустем настоящий татарин, и как осудить его за это, если даже отец его родился в Орде и сам до сих пор не сумел понять – русский он или татарин?
– Я сказал вам то, что считал нужным, и хотел, чтобы вы меня поняли, – промолвил он наконец, и в голосе его прозвучал холод, неожиданный для него самого. – Но вы уже взрослые люди, и каждый вправе решать сам за себя. Твои слова мне понятны, и я не осуждаю тебя. Но помни, что даже победная война не всякому приносит удачу и славу и что в наши решения последнюю поправку вносит Аллах… Ну, а ты? – помолчав, обратился он к Юсуфу, до сих пор не промолвившему ни слова.
– Я думаю, отец, что если ты надолго уедешь в Самарканд, а Рустем уйдет на войну, кому-нибудь нужно остаться в нашем улусе.
– Это истина, – промолвил Карач-мурза, с благодарностью взглянув на младшего сына, лицо которого продолжало оставаться невозмутимым. – Поезжай в улус, там давно не было хозяйского глаза. Завтра я скажу великому хану, что посылаю тебя туда.

ГЛАВА 18

И повеле царь Тохтамыш в городах вользских торговцы руские и гости избити, а суды их с товаром отъимати и попровадите к себе на перевоз. А сам с яростью собра вой многы и со всею силою своею перевезеся на сю сторону Волгы и поиде изгоном на великово князя Дмитрея Ивановича и идяше безвестно, внезапу и с умением, да не услышан будет на Руской земле поход его.
Московская летопись
К началу июля сборы Тохтомыша были закончены, – в его распоряжении имелось теперь двадцать три тумена отборного и хорошо снабженного войска. С Руси тоже приходили благоприятные для него известия: там нападения татар никто не ждал, князь Дмитрий находился в Москве и
войска при нем было немного. В самой Орде и на всех рубежах ее было спокойно, – таким образом, ничто не препятствовало походу и все, казалось, сулило ему удачу.
Но Тохтамыш понимал, что едва он отдаст приказ о выступлении и все узнают, что он идет не на Азербайджан, а на Русь, – туда сейчас же полетят гонцы с извещением об этом, которые значительно опередят его войско и дадут князю Дмитрию время приготовиться к отпору.
Знал он и то, что такое предупреждение Московскому князю пошлет кто-нибудь из находящегося в Сарае русского духовенства или из купцов, которых было много во всех крупных городах Орды. Поэтому, незадолго до начала похода, во всех поволжских городах, от Сарая-Берке до Великого Булгара включительно, в заранее назначенный день, по повелению великого хана были перебиты все русские купцы, а товары их взяты в ханскую казну. Православного духовенства Тохтамыш уничтожить не решился, да в этом и не было особой надобности: все оно жило в Сарае, на русском епископском подворье, которое было приказано крепко караулить, не выпуская оттуда ни одного человека.
Чтобы возможно дольше сохранить свое движение в тайне, Тохтамыш пошел не через Рязанскую землю, – как обычно ходили татарские орды на Русь, – а по левому берегу Волги. И, только миновав Великий Булгар, переправился на русский берег недалеко от Нижнего Новгорода, а отсюда, обходя крупные города, лесами двинулся прямо на Москву.
Но если о приближении Тохтамыша не знали в Москве (во всяком случае, так думал великий хан), то в Нижнем Новгороде о нем стало известно, едва только орда начала переправу.
Князь Дмитрий Константинович о сопротивлении, конечно, и не помышлял. Не зная – пойдут ли татары прямиком на Москву или по пути разграбят его столицу, – до которой им было рукой подать, – он совершенно растерялся: что предпринять? Бежать из Нижнего в Суздаль, как он обычно в таких случаях делал? Послать гонца к Московскому князю, извещая его об опасности, и просить помощи? Но эту мысль он тотчас отбросил: помощь из Москвы все равно не поспеет вовремя, а если так, – зачем предупреждать князя Дмитрия Ивановича, с которым у него старые счеты? Пусть ныне и он отведает татарских гостинцев, как не раз случалось Нижнему Новгороду! Наикраше будет, пожалуй, самому поладить с Тохтамышем, чтобы не грабил Нижнего, да потрафить ему сколь возможно: ведь великое княжение он теперь
у Московского князя беспременно отымет, а кому и передать-то его, как не Суздальско-Нижегородскому князю, который и прежде над Русью княжил, а ныне, не в пример иным, выказывает полную покорность великому хану?
Придя к такому решению, Дмитрий Константинович велел позвать к себе обоих сыновей, Василия и Семена.
– Живо собирайтесь в путь, – сказал он молодым князьям, когда те явились, – поедете к хану Тохтамышу, на перевоз. Скажите ему, что Нижегородский князь шлет низкий поклон и доводит, что он как прежде был, так и навеки ему, великому хану, будет другом и верным слугой. Да пусть не гневается, что не даю ему помоги против Московского князя: не ведал я того, что идет он войною на Москву, и потому войска собрать не успел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72