На время своего отсутствия верховную власть в Москве он передал митрополиту Киприану, который, по положению своему, лучше, чем кто-либо, мог вдохновить людей на подвиг и меньше всех рисковал в случае пленения татарами. Шену свою, великую княгиню Евдокию Дмитриевну, – со дня на день ожидавшую родов, – государь тоже пока оставил в столице, наказав приближенным вывезти ее из Москвы, как только она разрешится от бремени и сможет выдержать переезд. Время на это было, ибо орда Тохтамыша, по слухам, еще находилась на левом берегу Волги.
Весть о том, что татары уже идут через Оку, мгновенно долетела до Москвы и взбудоражила всех. Из окрестных сел и монастырей множество народу устремилось в столицу, под защиту ее каменных стен. Москвичи всех принимали охотно: места на кремлевских площадях и улицах хватало, запасов, казалось, было много, а при обороне города никто лишним не будет.
Но среди оставшихся в Москве бояр и старшин сразу проявились несогласия: одни настаивали на том, что надо защищать столицу, другие, – и этих было гораздо больше, – говорили, что силами одних посадских да смердов города все равно не удержать, и чем погибнуть зря, – лучше бежать из него, пока еще есть время. Митрополит Киприан, – человек не русский, – не обнаружил той высоты духа, которую в грозные часы истории неизменно проявляли русские иерархи: вместо того, чтобы пристыдить малодушных и своим
авторитетом возглавить оборону, он одним из первых попытался покинуть Москву.
Совсем иное настроение царило в простом народе, особенно в пришлом: он собрался сюда именно для того, чтобы защищаться. И потому поведение митрополита и бояр, начавших уезжать из города, вызвало вспышку негодования, быстро перешедшего в открытый мятеж.
Все городские ворота были заперты, со звонницы Архангела Михаила ударил набат, созывая народ на вече. Оно было чрезвычайно бурным, но выявило полное единодушие горожан: почти все стояли за то, чтобы защищать город, из которого постановили никого не выпускать. Во всех воротах стали вооруженные люди, осыпавшие камнями и бившие кнутами каждого, кто делал попытку выбраться из Москвы. Тщетно совсем растерявшийся митрополит просил выпустить его и великую княгиню, – ему отвечали угрозами и оскорблениями. Многие бояре, высказавшиеся за оставление Москвы и хотевшие уезжать, были жестоко избиты, а хоромы их разграблены. Остальные попрятались, стараясь ничем не привлекать к себе внимания мятежного люда.
Народ взял власть в свои руки, ему не хватало только вождя, опытного в военном деле. Но такой вождь неожиданно появился: к вечеру того же дня в Москву случайно приехал молодой литовский князь Остей, внук Ольгерда. Узнав, что здесь происходит, он возглавил оборону города и восстановил в нем некоторый порядок. По его настоянию митрополиту Киприану и великой княгине Евдокии Дмитриевне, с новорожденным сыном Андреем, позволили выехать из столицы. Княгиню свою народ проводил почтительно, но возок митрополита при выезде был разграблен толпой, а его самого осыпали бранью и насмешками.
Весь остаток дня прошел в напряженной подготовке к обороне. Как всегда в таких случаях делалось, – городской посад был сожжен, чтобы не оставлять неприятелю укрытия; на стены кремля втаскивали короба со смолой и котлы для ее кипячения, складывали груды камней и бревен; к тюфякам подкатывали ядра и бочки с порохом; чернецам и смердам раздавали оружие, какое нашлось в Москве, а несведущим в военном деле показывали – где им стоять и что делать, когда орда пойдет на приступ.
К заходу солнца появились татары, – три тумена, накануне утром выступившие из Серпухова. Несколько всадников, подъехав вплотную ко рву, спросили – здесь ли князь Дмитрий? Со стен им ответили, что великого князя нет в Москве.
Не начиная военных действий, татары до самой темноты кружили вокруг города, видимо, изучая укрепления и высматривая – с какой стороны лучше вести приступ. Осажденные во множестве высыпали на стены и тоже глядели на татар, радуясь и укрепляясь духом оттого, что враг был немногочислен. О том, что это лишь передовой отряд, за которым двигаются главные силы Орды, никто еще не догадывался.
Когда совсем стемнело и татары, расположившись поодаль от стен, разожгли костры и стали готовить себе еду, – в городе разбили погреба бежавших бояр и выкатили на улицы бочки с хмельным. Всю ночь по Москве шли гульба и пьянство, которые бессилен был прекратить князь Остей, тщетно взывавший к благоразумию горожан.
– А пошто нам не гулять? – отвечали ему. – Гуляй и ты с нами, князь! Ин татар-то вовсе немного. Где им взять наши стены? Небось отобьемся, а скоро и государь наш сюды подойдет со своим войском. А то еще, гляди, ждать не станем, а сами вылазку учиним и посекем всех поганых в крошево!
Едва рассвело и растаяла в небе страшная хвостатая звезда, вот уже много ночей подряд пугавшая суеверную Русь своим зловещим видом, – во всех московских храмах зазвонили колокола, созывая народ на молебны о даровании победы над басурманами. Людей в городе было столько, что церкви не вмещали молящихся, хотя многие, в ком еще не унялся ночной хмель, молиться и не пошли: поднявшись вместо того на стены и потрясая оружием, они принялись осыпать окружавших город татар ругательствами и насмешками.
– Эй, вы, поганые сыроядцы! – кричали им. – Не нашего Бога косоглазые дураки! Где вам взять Москву! Да в городе нашем на каждого из вас трое! Видать, не потрафили вы своему Аллаху, и привел он вас сюды на погибель! Текайте лучше не оглядаясь, покуда живы!
– Куды им текать? – вторили другие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72