– Да ты, дурило, почто льешь кипятщо на тех, что стоят под стеной? – через минуту кричал он уже в другом месте. – Ведь она, кипятня-то, до их долетит уже вовсе остылая, – им это как Божья роса! Ты их смолой поливай, она
и внизу припечет так, что будь здоров! А кипятней полощи в рыло тому, кто близко!
Видя, что тут ему делать нечего, Остей поднялся на башню над воротами, в которые мерно, через равные промежутки времени, бил тяжелый таран, с насаженной на него железной балдой. Ворота пока не поддавались, но было очевидно, что они долго не выдержат, а таран и раскачивавшие его воины были защищены столь прочным дубовым навесом, что его не могли проломить даже самые тяжелые камни. Поджечь его тоже не удавалось, потому что сверху он был покрыт слоем свежесодранных лошадиных шкур.
Таран надо было обезвредить как можно скорее. Но как это сделать? Остей понимал, что вылазка в такой момент невозможна: едва будут открыты ворота, татары хлынут в них всею своей массой и уже не дадут затворить их. Не зная, что предпринять, князь оглянулся по сторонам, и взгляд его внезапно остановился на массивном зубце стены, который возвышался как раз над тараном. Он был сложен из трех громадных каменных плит, крепко связанных известью, и весил не меньше пятидесяти пудов. Перед такой тяжестью не устоит никакая крыша!
– Десять человек с ломами сюда! – крикнул он стоявшим внизу.
Несколько минут спустя отделенный от стены зубец с грохотом рухнул вниз, подняв тучу пыли. Когда она рассеялась, по стене прокатился радостный крик: навес был разнесен в щепы, таран перебит пополам, из-под обломков со стонами и воплями выползали искалеченные люди.
Ворота были пока спасены, но вокруг них продолжалась яростная битва. Неся огромные потери от неприятельских стрел, осажденные шестами опрокидывали лестницы, сбивали с них татар камнями и бревнами, валили на них горящие охапки соломы, поливали кипятком и смолой. Только немногим ордынцам удавалось добраться до верху и ступить на стену, но таких сейчас же сталкивали вниз копьями или шестами, даже не давая времени обнажить саблю.
Более трех часов длился этот первый приступ, и защитники города были уже близки к изнеможению, когда вдруг в татарском стане затрубили трубы, и обессиленная орда, провожаемая пушечными выстрелами, отхлынула от кремлевских стен.

ГЛАВА 21

Гражанин же один, именем Адам, москвитянин суконник, иже стояху над враты Фроловскыми, приметив татарина знатна и славна, еже бе сын некоего князя ордынского, и напяв самострел, испусти внезапу стрелу на него и уязви его в сердце его гневливое и смерть ему нанесе. Се же бе печаль великая всем татарам, и сам царь Тохта-мыш много тужаху о нем.
Повесть «О московском взятии от царя Тохтамыша», неизвестного автора начала XV столетия
Дав отдых истомленным бойцам, старшины сейчас же послали на стены тех, кто не принимал участия в сражении, и женщин, чтобы убрали убитых и раненых да возобновили наверху запасы камней, смолы и воды. Эта предусмотрительность оказалась не лишней, ибо к вечеру татары повторили приступ. Как и первый, он закончился для них полной неудачей.
На следующий день они подвезли катапульты и баллистыи с утра метали в город тяжелые камни и толстые как колья, окованные железом стрелы, к которым иногда подвязывали пучки горящей пакли. Это последнее было всего опасней: деревянные постройки, с тесовыми или соломенными крышами, воспламенялись легко, и пожар среди них распространялся с необыкновенной быстротой. Но пожилые люди хорошр помнили, что на их веку, – за какие-нибудь тридцать пять последних лет, – Москва выгорала уже пять раз почти дотла, и потому горожан не нужно было призывать к особой бдительности: от мала до велика, все сами глядели в оба и дружно гасили огонь, едва лишь он занимался где-либо от татарской стрелы.
Но обстрел продолжался недолго: часа через два осаждающие вынуждены были прекратить его потому, что по дальности и точности стрельбы их орудия не могли состязаться со стоявшими на стене тюфяками. Московские пушкари скоро приловчились и начали разбивать татарские катапульты и баллисты одну за другой. Переставить их ближе к стенам, где они были бы в безопасности от русских
Самострел – арбалет, усовершенствованный лук, с прикладом и со спусковым приспособлением для тетивы.
Катапульта – метательное орудие, устроенное по принципу арбалета, но большой величины и укрепленное на особом станке. Тетива, скрученная из толстых жил или кишок, натягивалась здесь особым воротом или усилиями десятка человек. Это орудие на расстояние до 400 метров метало стрелы толпщною в 10-15 см и до сажени длиной. Могло быть.приспособлено и для метания камней. Б а л ли с т а – орудие с оттяжным приспособлением, метавшее камни весом более десятка пудов.
ядер, не имело смысла, так как они могли стрелять только под небольшими углами возвышения, и потому, потеряв из них около половины, Тохтамыш приказал увезти остальные с поля.
Татары вообще не любили штурмовать неприятельских крепостей и, если позволяло время, предпочитали брать их измором. Они располагались становищем вокруг города, грабили все его окрестности, а затем выпускали своих коней на пастбища и жили обычной жизнью татарского кочевья, спокойно ожидая, когда голод заставит осажденных сдаться. Посмеиваясь, они говорили: «Наши овцы заперты в хлеву. Придет время, – мы войдем туда и пострижем их».
Но у Тохтамыша времени не было. Его беспокоило то, что князь Дмитрий с войском ушел из своей столицы неизвестно куда, – он мог внезапно нагрянуть каждую ночь, и в этом случае орда очутилась бы между двух огней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72