Я собрал целую груду книг, необходимых, как мне думалось, для работы над историческим романом, и стал читать. И когда мне показалось, что я уже все знаю, взял пишущую машинку, настукал первую фразу и отложил работу на несколько месяцев.
История продолжала мстить. Она загромоздила мое воображение огромным количеством отрывочных фактов, событий, чудными бытовыми подробностями, сотнями лиц. Все это смешалось в хаос, с которым я не мог справиться.
Но мой циркач не оставлял меня. Я познакомился с ним ближе, подружился, проводил вместе все свободное время. И постепенно, шаг за шагом начал складываться роман, который я предлагаю теперь читателю. Он основан на подлинных событиях, на многих исторически точных моментах, которые легко проверить, читая описания нравов и событий первой половины семнадцатого века.
Мой старый гимназический учитель! Эту новую, расширенную домашнюю работу я представляю тебе на прочтение. Сравни ее с книгой Коллонтая. Если где-нибудь фантазия и увлекла меня, отнеси это на счет моего бунта против нудных исторических писаний. Я, конечно, наложил кое-где румяна на поблекшие от старости записки. Но неужели история, изложенная в школьных учебниках, накажет меня за это? Что же, посмотрим.
Т. Квятковский.

Глава первая

Только черти знают, кто поставил на большой дороге две корчмы – одну против другой. Это были старые развалины, еще помнившие те времена, когда в них пивали мед обозники, следуя за королевским войском в далекие походы против татар и всякой другой языческой нечисти. Крыши лачуг, позеленевшие от старости, почти вросли в землю, в щелях между прогнившими бревнами гулял ветер, а двери стонали, словно старухи, вымаливающие отпущение грехов. Никто не помнил, когда эти развалины были построены, даже те, кто с незапамятных времен арендовал их: ни лохматый Матеуш, прозванный Бабьим угодником за особое пристрастие к женскому полу, что не соответствовало его возрасту и положению, ни старый Мойше, мудрец из мудрецов, который, наверное, был бы знаменитым цадиком, не отвлеки его от ученых книг страсть к барышам да необыкновенная любовь к певучему звону золота.
Обе корчмы испокон веков соперничали между собой. Когда вдали на краковской дороге появлялось облачко пыли, Матеуш и Мойше выбегали из своих ворот и мчались взапуски по дороге. Матеуш, тяжело дыша и поддерживая обеими руками огромный живот, бежал, выбрасывая ноги, как нормандская кобыла. Мойше летел вперед, путаясь в длиннополом халате, придерживая одной рукой развевающуюся бороду, а другой – ермолку, чтобы та ненароком не свалилась на пыльную дорогу.
Галопируя таким образом, они издавали одни и те же возгласы, ставшие уже привычными, – без этих возгласов не обходилось ни одно их состязание в беге. Если припекало солнце, один из них восклицал:
– Ну и жара!
Когда лил дождь, изречение менялось:
– Проклятый дождь!
А заканчивали они всегда одним и тем же:
– Да, тяжелые времена настали!
Подбежав к приезжему, они с низкими поклонами принимались зазывать его каждый в свою корчму. Если путешественник был человеком благородного звания, корчмари превозносили достоинства своих заведений до небес и сулили райские блаженства. Если же путник был проще, то их речи не содержали восхвалений, хотя из ворот доносились ароматы, способные приковать к месту самых изысканнейших чревоугодников и любителей выпить. Когда приезжим оказывался какой-нибудь бедный горожанин или странствующий студент, корчмари молча поворачивали обратно, делая вид, будто бежали исключительно ради собственного удовольствия. Они не спеша брели, поглядывая в небо, срывали пшеничные колосья – посмотреть, не осыпается ли зерно, – и всячески пытались показать себя рачительными хозяевами, вышедшими в поле взглянуть на зреющий урожай.
Местные жители, заходившие сюда выпить по субботам да в праздничные дни, делились между корчмами поровну. Это же разделение касалось проведения поминок, свадеб и крестин. Те, что были должниками помещика, у которого арендовал корчму Матеуш, пили у Матеуша, должники же другого пана, у которого арендовал старый еврей, заглядывали в корчму Мойше. Дорога проходила как раз по границе двух поместий. Их владельцы, один – скряга, другой – развратник, получали большие барыши от этих мест, изобиловавших доброй выпивкой и закуской.
Корчмари обычно стояли у дверей своих заведений и высматривали гостей. Время от времени они гордо поглядывали на шесты с пучком соломы Шест с пучком соломы заменял вывеску в корчмах, на постоялых дворах и т. п.

, прославлявшие их пиво, вино и мед. Когда большак был пуст, то они от скуки и от природной болтливости вели через дорогу долгие беседы. Будучи людьми уже в годах и кое-что повидавшими на своем веку, корчмари не испытывали недостатка в темах бесед, скрашивавших скуку, которую нагоняла краковская дорога.
Так они проболтали не меньше четверти века, и ни разу им не случилось исчерпать всех тем или хотя бы замолкнуть, признав, что их знаний недостаточно для вынесения окончательного суждения по затронутому в беседе вопросу,
– Ну, так вот, дорогой мой Мойше, – имел обыкновение говорить Матеуш, – и здоровье у нас, слава богу, ничего, и нельзя пожаловаться на то, что глотка пересохла, и живем мы не хуже других, так что нет у нас никаких оснований тужить да хныкать. Давай же продолжим беседу к нашему удовольствию.
– Ну, что же, – отвечал Мойше, запуская пятерню в рыжую бороду, – почему не побеседовать? Это всегда можно. За это платить не надо.
И начинался разговор, в котором темперамент Матеуша, прозванного Бабьим угодником, вступал в поединок с диалектикой мудрого еврея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85