За последние полтора года Шиндлер не раз виделся с Польдеком в гараже и неоднократно обещал, что постарается спасти его. Польдек же успел стать столь классным сварщиком, что мастер в гараже, которому ради спасения своей жизни приходилось выдавать только высококачественную работу, никогда не отпустил бы его. А теперь список был в руках у Гольдберга – себя-то он туда уже вписал – и вот Польдек старый знакомец Оскара, некогда частый гость в его апартаментах на Страшевского, думал, что он, Гольдберг, растрогавшись, впишет его.
– У тебя какие-нибудь камни есть? – спросил Гольдберг.
– Ты серьезно? – переспросил Польдек.
– За этот список, – сказал Гольдберг, человек, которому в руки случайно попала огромная власть, – платят алмазами.
Теперь, когда любитель венских мелодий гауптштурмфюрер Гет был в тюрьме, братья Рознеры, придворные Музыканты, обрели право оказаться в списке. Долек Горовитц, который раньше смог перетащить свою жену и ребенка на «Эмалию», тоже убеждал Гольдберга, чтобы он внес в список его самого, жену, сына и маленькую дочку. Горовитц всегда работал на центральном складе Плачува, где ему кое-что перепадало. И теперь все было выложено Гольдбергу.
Среди тех, кто попал в список, были братья Бейские Ури и Моше, которые официально были представлены как ремонтник и чертежник. Ури разбирался в оружии, а Моше блистательно подделывал документы. Обстоятельства, связанные со списком, столь туманны, что теперь невозможно сказать, были ли они включены за эти таланты или за что-то иное.
Иосиф Бау, который столь изысканно ухаживал за своей женой, на каком-то этапе составления списка попал в него, не подозревая об этом. Такое положение дел позволяло Гольдбергу держать всех в неведении. Зная его натуру, вполне возможно предположить, что если Бау и обратился лично к Гольдбергу, то лишь с просьбой, чтобы в список обязательно были бы включены его мать и жена. И до самой последней минуты он не подозревал, что в списке оказался только он один.
Что же до Штерна, то герр директор включил его одним из первых. Штерн был единственным отцом-исповедником для Оскара и его слова оказывали на него большое влияние. С 1-го октября никому из еврейских узников Плачува не разрешалось выходить из Плачува – ни на кабельную фабрику, ни в любое другое место. В то же самое время особо надежным из польским заключенных была доверена охрана их бараков, чтобы предотвратить попытки евреев выторговать хлеб у поляков. Цена за тайно доставляемый в лагерь хлеб достигла такого уровня, что ее было бессмысленно выражать в злотых. В прошлом можно было приобрести буханку хлеба за лишнее пальто, а кусок в 250 грамм за пару чистого белья. Теперь же – как и в случае с Гольдбергом – приходилось рассчитываться драгоценностями.
В течение первой недели октября Оскару и Банкеру в силу различных причин приходилось посещать Плачув и, как обычно, они наносили визит Штерну на его рабочем месте. Письменный стол Штерна стоял внизу в холле, рядом с кабинетом исчезнувшего Амона, и теперь тут можно было говорить свободнее, чем раньше. Штерн рассказал Оскару, насколько возросла цена на ржаной хлеб. Оскар повернулся к Банкеру: «Проверьте, чтобы Вейхерт доставил пятьдесят тысяч злотых», – пробормотал Оскар.
Доктор Михаэл Вейхерт был председателем бывшей еврейской организации общинной взаимопомощи. Чтобы создать косметическое впечатление о ее деятельности, контора доктора Вейхерта имела кое-какие ограниченные права, существование которых объяснялось и тем фактом, что у него еще оставались связи с Немецким Красным Крестом. Хотя многие польские евреи в пределах лагеря и относились к нему со вполне понятной подозрительностью, в силу которой он и предстал после войны перед судом – и был реабилитирован – Вейхерт был тем самым человеком, который мог быстро доставить в Плачув 50.000 злотых в качестве уплаты за хлеб.
Штерн и Оскар продолжили разговор. Упоминание о 50.000 злотых было только obiter dicta Obiter dicta (лат.) – попутно, к слову. – Прим. пер.

в их разговоре о наступивших неопределенных временах и о том, как себя должен был чувствовать Амон в своей камере в Бреслау. В конце недели хлеб, закупленный на черном рынке, был тайно доставлен в лагерь под грузом угля или металлолома. И через день цена упала до привычного уровня.
Это был характерный пример молчаливого взаимопонимания между Оскаром и Штерном, о котором можно было только мечтать в других инстанциях.

Глава 32

В конечном итоге один из обитателей «Эмалии», вычеркнутый Гольдбергом, чтобы освободить место для других – родственников, специалистов, сионистов, тех, кто платили – возложил на Оскара ответственность за это.
В 1963 году общество Мартина Бубера получило письмо с претензиями от одного из жителей Нью-Йорка, бывшего заключенного на «Эмалии». Оскар обещал спасти всех с «Эмалии», говорилось в нем. За что люди преумножали его состояние своим трудом. Тем не менее, некоторые не нашли себя в списке. Этот человек считал, что отсутствие его имени в списке было результатом личного предательства по отношению к нему и с яростью обманутого, которому пришлось пройти сквозь все муки ада, расплачиваясь за ложь другого человека – проклинал Оскара за все, что выпало на его долю, и за Гросс-Розен, и за ту ужасную скалу в Матхаузене, с которой сбрасывали узников и, наконец, за тот марш смерти, который пришлось им совершить, когда война уже заканчивалась.
Как ни странно, письмо, пышущее гневом, убедительно доказывало, что список обеспечивал возможность выжить, а жизнь тех, кто не попал в него была трудноописуемой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158