Гудрид подумала, что эта молодая девчушка, наверное, чувствует себя неловко. Всю свою жизнь она провела здесь, в Гренландии. И Гудрид почему-то пришло в голову, что Рагнфрид так и останется большим ребенком для своего отца и брата, да и для статных исландских и норвежских мореплавателей, которые за эти годы приставали к берегам Гренландии.
– Спорят обо мне? – удивленно переспросила Гудрид. – Отчего же, ты не знаешь?
– Мне они не сказали. Лучше будет, если ты сама сходишь к ним: они ждут тебя на дворе, несмотря на мороз! – Рагнфрид подняла глаза на горные вершины и вздрогнула, будто сама находилась на одной из них. – Торкель даже не дал мне одеться потеплее. Мне надо скорей возвращаться к ткацкому станку! – И она побежала к главному дому, над которым вился дымок.
Обремененная ношей, Гудрид медленно взбиралась по склону наверх, не сводя глаз с трех фигур у южной стены дома, – отца, коротенькой и толстой прорицательницы и кряжистого Торкеля сына Бьярни, хозяина дома.
Торбьёрг-прорицательница была одета все в тот же синий плащ, в котором она пришла на двор вчера вечером. Белая кошачья шапочка делала ее морщинистое печеное лицо похожим на младенца. В слабых сумерках поблескивали разноцветные камушки и бусины на ее одежде, а также латунные гвоздики на посохе.
Подхватив Гудрид под руку, Торбьёрг притянул ее поближе, и девушка ощутила, что эти трое только что ссорились.
– Давайте послушаем, что скажет она сама! – воскликнула прорицательница, бросив косой взгляд в сторону Торбьёрна.
– А я снова тебе скажу: петь заклинания – не дело для дочери христианина! Она крещеная и воспитывалась в другом духе, чем местные дикари! – Торбьёрн словно бы выплюнул последние слова.
– Я слышала, что Гудрид обучена и старым, и новым премудростям, – невозмутимо продолжала прорицательница, – и ее приемная мать Халльдис из Арнастапи научила девочку тем же самым заклинаниям, которые мы с матерью Халльдис вместе пели в Исландии. И я хочу, чтобы девушка спела эти заклинания, так чтобы я увидела нашу судьбу, как просит Торкель.
Она повернула голову и посмотрела на сердитого Торбьёрна, а потом мягко сказала Гудрид:
– Ты ведь сделаешь это, не правда ли? Ты умеешь это, как никто другой.
– Не морочь ей голову! – произнес Торбьёрн низким раздраженным голосом. – Она поступит так, как я скажу. Она должна выйти замуж за достойного человека и родить ему детей, так что не думай, что она пойдет по твоим стопам и будет предсказывать будущее. Она не будет петь для тебя.
Во время этой перепалки юный Торкель стоял, затаив дыхание, словно бы он больше уже не являлся хозяином Херьольвова Мыса. Он будто утратил часть своего достоинства, которое он обычно показывал, чтобы подтвердить, что Бьярни сын Херьольва умер только тогда, когда сын его возмужал и сделался разумным.
Прорицательница бросила быстрый взгляд на обоих мужчин и улыбнулась Гудрид.
– И все же я думаю, что ты поможешь нам, хотя ты и молишься Белому Христу. Ты и сама знаешь, что можешь присутствовать при этом, не навредив собственной судьбе.
Завороженная ласковыми словами Торбьёрг, Гудрид вгляделась в глаза старой прорицательницы. Они были зеленые, поблескивающие, как льдинки, и вовсе не покраснели от зимней стужи, как у многих других пожилых женщин. Гудрид затрепетала и неожиданно для самой себя рассердилась. Почему отец обращается с ней как с маленькой, когда другие воспринимают ее как вполне взрослого человека, и ей вовсе не хочется обижать этих приветливых гренландцев. Отец сам виноват в том, что Гудрид приходится сейчас выпутываться из неудобного положения!
Сказать, что она с самого своего крещения молится только Белому Христу, – это все равно что привязать овцам большие рога и выдать их за крупный рогатый скот. Девушка крестилась, когда от нее ожидали этого, но никогда не заботилась о том, что думает о ней Белый Христос, когда она занималась своими делами. Скорее всего, Христос интересуется больше мужскими делами, а не женскими…
Когда Гудрид крестилась, ей было одиннадцать лет. Единственное, что она запомнила, так это то, как противно липло к телу мокрое платье и как она была горда тем, что ее крестным был сам Снорри Годи. Отец позаботился о том, чтобы все его домочадцы были крещены, после того как он вернулся домой с альтинга, где была принята новая вера. Но он никогда не рассказывал о том, почему он так ревностно принял эту веру. Для него, наверное, было важнее всего то, что Христос был Всемогущим Господом и помогал всем верующим в Него. Перед властью отец склонялся.
Гудрид покрепче взялась за свою поклажу и всем телом ощутила, что старая Торбьёрг почуяла ее согласие. Девушка только ждала теперь, что прорицательница возьмет на себя разговор с отцом, так, чтобы Гудрид избежала с ним споров при посторонних.
Среди всеобщего молчания Торбьёрг заговорила:
– Гудрид, твой отец разрешает тебе помочь нам вечером, ибо он знает, что ты по-прежнему послушна ему и Белому Христу. Не так ли?
Торбьёрн медленно кивнул головой: он выглядел так, словно вот-вот проснется. Торкель широко улыбнулся и сказал:
– Решено, только скажи, Торбьёрг, что тебе нужно, и мы все сделаем!
Торбьёрг показала на искусно украшенный кошель, висевший у пояса и довольно пробормотала:
– Все, что мне нужно, находится здесь! И надеюсь, твои люди помогут мне в доме. Гудрид, скажи Герде дочери Арнфинна, что ты сегодня не будешь занята на кухне с ужином. И надень на себя свой праздничный наряд.
Почувствовав в душе облегчение, Гудрид учтиво поклонилась и пошла к кухне, откуда доносился ворчливый голос экономки Торкеля, поругивающей своих служанок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131