Как-то неестественно это.
– А может, наоборот, очень даже естественно, – загадочно произнесла Бонни.
– О чем это ты?
– Сдается мне, здесь происходит нечто более серьезное, чем кажется на первый взгляд.
Пинки резко повернулся к ней всем телом.
– Знаешь, у меня ведь скоро язык отсохнет – талдычить каждую секунду: «О чем это ты? О чем это ты?» Сказала бы уж начистоту, что думаешь.
– Ладно, слушай. Ненависть – штука такая же сильная, как и любовь. А потому бывают случаи, когда одну страсть не так легко отличить от другой. Говорят, от ненависти до любви один шаг.
Пинки насупил свои белесые брови.
– Так, значит, ты полагаешь, она демонстрирует ему ненависть, потому что на самом деле любит его? – На его губах впервые появилось некое подобие улыбки. – На твоем месте я бы к ней с такой гипотезой не сунулся. Побоялся бы.
– А я и не собираюсь к ней ни с чем соваться. Пусть своим умом дойдет. И если Хантер Макки действительно такой решительный, каким мне показался, он сам поможет ей во всем разобраться.
– Неужели ты серьезно думаешь, что он в нее втюрился?
– А ты так не думаешь?
Пинки неопределенно хрюкнул в сгакан, потому что в эту секунду допивал виски.
– Еще? – осведомилась Бонни.
– Спасибо, хватит. – Пинки поставил низкий стакан на край стола и встал. – Думаю, мне пора. – Взяв пиджак и галстук, он вразвалочку пошел к двери.
– Пинки…
Он остановился и обернулся. Бонни стояла у дивана.
– Зачем ты пришел ко мне сегодня вечером?
Пинки посмотрел в сторону – уныло и злобно.
– На душе хреново, и выпить хотелось. Ну и заскочил к тебе, тем более что это мне по пути домой. Хорошая ты собутыльница, Бонни. Ясно тебе?
Она улыбнулась, однако это не была улыбка приятеля. Это была улыбка умной женщины.
– Я не только этим хороша. – Медленно развязав поясок, она скинула с плеч халат, который упал на диванные подушки.
Ночная сорочка на ней, правда, была не из тех, которую она надела бы, если бы заранее знала, что именно сегодня вечером ей предстоит решительный шаг в деле соблазнения Пинки. Тем не менее розовый цвет ткани вполне шел ее простому и свежему лицу, с которого она на ночь смыла косметику. Кружевной лиф сорочки поддерживал полные груди, давай им возможность успешно бороться с силой земного притяжения.
Пинки почувствовал, как его язык присох к гортани. Он попытался отвести глаза, но безуспешно – большие темные соски задорно смотрели на него сквозь легкую завесу кружев.
– Послушай, Бонни. Ты не подумай чего… Но мне, право… Э-э-э…
Его голос окончательно сел, когда она спустила бретельки сорочки с плеч и та соскользнула на пол. Она отдавала себе отчет в том, что у нее вряд ли есть шанс попасть на обложку «Плейбоя». Но и о том, что ее не назовешь уродиной, тоже знала.
Немота Пинки уже начинала действовать ей на нервы. Мог бы сказать хоть что-нибудь, а не стоять столбом. Уперев руки в бедра, нагая, она подошла к нему.
– Бьюсь об заклад: без одежды ты тоже не бог весть что. Но, если все же разденешься, я не обижусь.
В считанные мгновения Бонни расстегнула на нем рубашку, под которой оказалась старомодная майка с короткими рукавами, больше похожая на футболку. При виде этого предмета мужского туалета ей стало смешно, однако она дипломатично спрятала улыбку. Рубашка полетела в сторону. Пряжка ремня также не оказалась серьезным препятствием. Через секунду брюки Пинки собрались гармошкой вокруг его щиколоток.
Наклонившись, она поцеловала его, одновременно скользнув ладонью по «семейным» трусам. На ее губах заиграла довольная улыбка: сработало!
Бонни повернулась на месте и направилась в спальню, небрежно бросив через плечо:
– Ну и что делать будешь: пойдешь ко мне в постель или так и останешься стоять со спущенными штанами?
– Мистер Льюис? Пинки?
– Чего надо? – Впору было окончательно рехнуться. В каких-нибудь десяти кварталах от телестанции какой-то шизик засел в квартире, держа на мушке трех заложников. А тут как на зло ни одного свободного оператора! Директор отдела новостей отчаянно пытался поймать по радио хоть кого-нибудь, однако пока безуспешно.
Отвернув голову от панели рации, он в панике заметил, как тлеющий пепел посыпался с конца сигареты ему на рубашку. Пинки поспешно смахнул красноватый комочек с живота, но поздно – там уже прогорела небольшая дырка. Теперь не миновать взбучки от Бонни – эту рубашку она выгладила ему только сегодня утром.
Однако стоило ему поднять глаза, как все мелкие проблемы были забыты. Перед его столом в главной редакции стоял не кто иной, как Хантер Макки.
– А-а, Макки, сколько лет, сколько зим…
– Заняты? Дела?
Вопрос показался Пинки забавным. Рассмеявшись, он затушил сигарету.
– В самом деле, посиди-ка пока в моем офисе. – Он мотнул головой в сторону своего стеклянного закутка.
В это время в приемнике что-то щелкнуло, и скрипучий голос прошелестел:
– Эй, Пинки, ты не нас ищешь?
– Вас, милые, вас, чтоб вам пусто было! – радостно завопил Пинки в микрофон.
Хантер невольно вскочил на ноги, когда через пять минут Пинки ураганом вяетел в свой кабинет, сжимая в коротеньких пальцах листки с текстами.
– Чем могу помочь, Макки? – отрывисто буркнул он, торопливо листая страницы и жирно черкая в них что-то красным фломастером. – Эх, найти бы толкового преподавателя, чтобы научил репортеров писать по-английски…
– Наверное, я не вовремя.
– Нет-нет, что ты! Сегодня у нас тут тишь и гладь – это уж поверь мне на слово. Так с чем ты ко мне?
– Думаю, ты и сам догадываешься.
Пальцы Пинки перестали нервно дергаться, и он хмуро посмотрел на Хантера. Его глаза внимательно ощупывали человека, сидящего напротив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84