Терзалась и сама бабушка, видя печальные личики своих правнуков.
– Я готова, – сказала Патриция, проводя ладонью по мягкой ткани платья, приготовленного для нее Раймондом. – Кстати, очень удобная вещь.
Раймонд смущенно улыбнулся.
– Вообще-то, выбирая его для тебя, об удобстве я думал меньше всего.
Патриция не сразу поняла смысл сказанных им слов. А когда догадалась о том, что он имеет в виду, густо покраснела. В вечер их знакомства на ней было платье, очень похожее на то, что надела она сейчас.
– Ты… – пробормотала Патриция растерянно.
– Да, – твердо ответил Раймонд, взял ее за руку и, не добавляя больше ни слова, вывел из квартиры. Джип ждал их у самого подъезда.
Раймонд настоял на том, чтобы в самолете Патриция поспала. Они сидели в мягких креслах с откинутыми назад спинками, и он, обняв, нежно прижимал ее к себе.
Долгие часы перелета тянулись, казалось, бесконечно. Когда самолет приземлился и они вышли, Патриция испытала приступ головокружения, но быстро справилась с этим состоянием. В аэропорту их уже ждало такси – Раймонд заказал его еще из Эдинбурга.
В больнице царила привычная тишина. Взявшись за руки, они прошли по длинным светлым коридорам и приблизились к палате бабушки. Прежде чем открыть дверь, Раймонд нежно похлопал Патрицию по плечу.
Бабушка пребывала в коме. Хрупкая и слабая, она выглядела настолько бледной, что почти сливалась с белыми простынями больничной койки. На нее было страшно смотреть. Лицо ее с посиневшими губами и запавшими подглазьями казалось безжизненным. Но она еще дышала. С большим трудом, но дышала.
Патриция долго и пристально смотрела на нее, как будто старалась запечатлеть в памяти каждую ее черточку, каждую морщинку. Потом содрогнулась всем телом, закрыла лицо руками и безмолвно и безутешно заплакала.
Раймонд обнял ее за плечи и, прижав к широкой груди, принялся гладить по голове. Патриция замерла и некоторое время стояла неподвижно, почти не дыша. Он бережно усадил ее на стул и продолжал держаться рядом, держа ее руку в своей руке.
Потом бедняжка медленно повернула к нему лицо и посмотрела на него настолько выразительно и с таким отчаянием, что у него перехватило дыхание.
– Расскажи мне о своей бабушке, – тихо попросил он, поглаживая теплой ладонью ее тонкое запястье.
В первый момент ему показалось, что она не расслышала его слов. Но постепенно ее глаза ожили и заблестели. И, вздохнув, она заговорила:
– Когда была жива мама, мы с ней часто ездили к бабушке в гости. Я ждала эти дни, как настоящие праздники. – По ее губам скользнула печальная улыбка. – Бабушка жила в другом конце города на самом берегу Хэмптон-Роде. Когда мы приезжали к ней, она угощала нас всякими вкусными вещами. У нее прирожденный поварской талант! В День благодарения, на Рождество и Пасху ее стол ломился от таких замечательных блюд, каких я не пробовала ни в одном из лучших ресторанов, в которых мне доводилось бывать…
Она помолчала, глядя куда-то в пустоту, и продолжила гораздо более грустным голосом:
– Мама умерла, когда мне было четырнадцать лет. Я думала тогда, что наступил конец света. Бабушка забрала меня к себе. – Ее серые глаза приобрели вдруг какой-то болотный оттенок. – Чего она только ни придумывала, чтобы облегчить мои страдания! Возила меня на всевозможные выставки, на последние сбережения покупала разные безделушки, окружала заботой и вниманием.
Раймонд слушал ее очень внимательно, не перебивая, не задавая вопросов. Воспоминания текли из Патриции нескончаемым потоком. Она рассказывала о мягком характере бабушки, о ее чуткости и тактичности, о, редком умении понимать и прощать, а также о разных событиях из их жизни – забавных и не очень.
– Мне было семнадцать лет, когда у бабушки случился первый сердечный приступ. Ей потребовалась срочная медицинская помощь.
– Ты вышла замуж за Малькольма, потому что нуждалась в деньгах? – спросил Раймонд осторожно. – Для лечения бабушки?
Патриция порывисто вздохнула.
– Все было не так просто…
Раймонд обнял ее и поцеловал в висок.
– Наверное, ты проголодалась. Я попрошу принести тебе что-нибудь поесть.
К еде Патриция так и не притронулась. Она увлеченно продолжала рассказывать Раймонду о своей бабушке, пока голос ее не охрип.
Потом они долго сидели в тишине, глядя на старую немощную женщину…
Умерла она, не приходя в сознание.
Патриция молча и с любовью провела ладонью по ее истощавшему лицу, по седым волосам, зачесанным назад, но не заплакала.
Не было в ее глазах слез и тогда, когда Раймонд позвал врача и принялся оговаривать с ним необходимые в таких ситуациях частности.
Лишь в такси, уткнувшись лицом в его мощную грудь, она безутешно разрыдалась.
– Поплачь, моя милая! Это тебе сейчас просто необходимо. Не держи в себе боль, – ласково пробормотал Раймонд, гладя ее по голове.
И Патриция плакала и плакала. Глубоко запрятанная боль от давней, но такой преждевременной потери матери, а также от мук, причиненных ей изменами и избиениями Малькольма, – в эти страшные минуты в ней всколыхнулось все. Но главным, что разрывала душу на части, была смерть бабушки – единственного беспредельно и самозабвенно любящего ее человека.
Наконец такси остановилось перед ее небольшим белым домом.
– Где наша спальня? – спросил Раймонд, войдя в него.
– Там, – махнула она рукой в сторону одной из дверей.
Мужчина легко поднял бедняжку на руки, пронес в ванную, прилегавшую к маленькой комнате, раздел ее, поставил в ванну, снял одежду сам и присоединился к ней.
Прижавшись к его теплому, сильному телу, Патриция вновь разрыдалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44