– Прежде чем приступить к моему рассказу, дитя мое, – начала она своим приятным и мелодичным голосом, – я Должна сообщить вам, что я дочь народа ацтеков и происхожу по прямой линии от прежних правителей этого народа. Рассказ, который вы сейчас услышите, отличается исторической достоверностью и был донесен до нас через века йо всей первобытной неприкосновенности. Я уверена, что эта легенда заинтересует вас, – многозначительно добавила донья Эсперанса и, повернувшись к одному из слуг, неподвижно стоявших за стульями обедающих, коротко приказала: – Кипу! Слуга вышел и, скоро вернувшись, подал своей госпоже сумку из надушенной кожи тапира, а та, открыв ее, вынула несколько длинных шнурков, сплетенных из разноцветных прядей и сплошь усеянных узелками; в узелки были вплетены то мелкие ракушки, то крупинки золота. Эти шнурки, так называемые кипу, заменяли древним индейцам письменность; с помощью кипу они вели свою летопись. Умение читать кипу требует особой науки; даже среди индейцев мало кто владеет этим искусством, не говоря уже о белых, от которых индейцы ревниво оберегают секрет этой письменности. Именно этим обстоятельством и объясняются почти непреодолимые трудности в изучении истории индейцев.
С минуту донья Эсперанса внимательно рассматривала кипу. Выбрав один шнурок и убрав остальные в сумку, она начала свой рассказ, перебирая руками шнурок примерно так, как монах, творя молитву, перебирает четки.
Из опасения исказить эту легенду, которую нам самим довелось слушать в одном папагосском атепетле, мы передаем ее во всей суровой простоте. Любая попытка украсить этот рассказ цветистой европейской фразеологией привела бы, на наш взгляд, к исчезновению прелестного ощущения его подлинности.
Некогда, еще задолго до появления белых на индейских землях, многочисленное кочевье племен чичимеков и толтеков, населявших раньше берега озер, в один засушливый год решило переселиться на юго-восток, вслед за бизонами. И они осуществили это.
У Соленого озера они разделились. Часть их осела у берегов этого озера.
Другие, более предприимчивые, приняв по неизвестным причинам новое название – «команчи», двинулись дальше. Они дошли до Рио Хила и заселили ее берега. Вскоре, однако, разделились и племена команчей. Одни из них осели здесь, другие собрались идти дальше. Уходившие назвали остающихся «большими ушами», но испанцы, встретившие эти племена ранее других, прозвали их «опатосами». Те племена, которые продолжали двигаться вперед все в том же направлении, дошли до Рио Браво-дель-Норте у самого устья Рио Пуэрко. Здесь они сами назвали себя «Неи-Ла-спе», что означает «Те, что дошли до устья». В то время у них оставалось всего два вождя. У одного вождя был единственный сын, у другого – единственная дочь. Молодые люди полюбили друг друга. Это привело в бешенство отца молодой девушки; он призвал к оружию своих сородичей, и племя приготовилось к битве. Но отец юноши, желая избежать войны, перешел со своим племенем через Рио Хила и углубился с ним на территорию, которую впоследствии белые назвали сначала Сенорой, а потом Сонорой. Здесь они вели мирное существование до тех пор, пока их землями не завладели после кровавых войн бледнолицые, которых привела сюда ненасытная жажда земель и золота.
В Соноре команчи построили много городов поблизости от открытых ими золотых россыпей и серебряных рудников и, по своему обыкновению, занялись их разработкой. Во главе одного из самых населенных и богатых городов стоял вождь, прославившийся своей мудростью в совете и храбростью в бою. Этого вождя звали Кецалмалин, то есть Скрученное Перо. Он принадлежал к знатному роду и по праву считал себя прямым потомком Акамапихцина, первого правителя Мексике, иероглиф которого он, со свойственным нашим праотцам благоговейным уважением к своим предкам, сохранил на своем тотеме. Этот иероглиф, ставший гербом команчей, бережно пронесли через века потомки Кецалмалина. Герб представлял собой изображение руки, держащей пучок тростника. Эта ныне священная для команчей эмблема, по существу, является буквальным переводом имени благородного родоначальника племени команчей.
У Скрученного Пера была дочь, стройная восемнадцатилетняя красавица; звали ее Ова. Она была так легка и воздушна, что даже степные травы не сминались под ее ногами. Это была веселая и ласковая девушка, задумчивая и целомудренная, черные глаза которой не останавливались еще ни на одном из воинов своего племени, хотя молодежь вся поголовно была влюблена в нее.
Ова носила тунику бледно-зеленого цвета, перехваченную поясом из кожи пумы с большой золотой пряжкой. Когда она плясала для своего отца, морщины сбегали с лица старика, а глаза его сияли, как два солнца.
Самые знатные вожди племени мечтали взять ее в жены. Всем им грезились и во сне и наяву длинные косы Овы, с красной вплетенной в них лентой, ее запястья, словно закованные в браслеты из ракушек, испещренных крупинками золота, ее тонкая шея, щиколотки ее босых и крошечных ножек. Отец неоднократно напоминал ей о том, что пора избрать мужа, но Ова со смехом только покачивала головой: она и так чувствовала себя счастливой; крохотная птичка, дремлющая в сердце каждой девушки, еще не проснулась и не пропела ей сладкозвучной песни любви.
Но вот пришел и ее час. Молодая девушка, обычно шаловливая и веселая, перестала вдруг смеяться: она полюбила. Ова пошла к отцу. Вождь восседал в Хижине Врачевания, где происходил в это время под его началом великий совет народа. Молодая девушка подошла и преклонила перед ним колена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105